Биография Бога: Все, что человечество успело узнать

Чем бы ты ни назвал Бога, Бог есть нечто большее. Само устроение этой идеи деконструирует любую подобную конструкцию… сама формула, которая описывает Бога, состоит в том, что нет формулы, с помощью которой можно описать Бога. [1040]

В связи с мыслью Капуто, что «событие» требует отклика, а не «веры», можно вспомнить, что раввины обозначали Писание словом «микра», которое обозначает призыв к действию.

Особенно же Капуто и Ваттимо подчеркивают важность апофатики. Все эти идеи и интуиции, некогда игравшие огромную роль в религии, оказались забыты в позитивистском дискурсе модерна, и их возникновение в новой форме наводит на мысль, что этот тип «неведения» глубоко присущ человеческой природе. Современное стремление к чисто теоретической, абсолютной истине может быть искажением. Нечто похожее и говорит Капуто. Замечая, что атеизм непременно есть отвержение какой-то конкретной концепции божественного, он заключает:

...

Если современный атеизм был отвержением современного Бога, конец современности открывает новую возможность. Она состоит не столько в возрождении досовременного теизма, сколько в возможности найти нечто такое, что находится за пределами теизма и атеизма современности. [1041]

Захватывающая перспектива! Новое время (модерн) заканчивается: мы вступаем в новую, «постмодернистскую», фазу истории. Не следует ли ожидать, что вместе с Богом модерна уйдет в прошлое и атеизм (как продукт модерна)? Не приведет ли растущее понимание границ человеческого знания, которое столь же является частью нынешней интеллектуальной сцены, сколь и атеистическая уверенность, к новой апофатической теологии? И как нам лучше всего выйти за рамки старого теизма к такому образу «Бога», который наиболее актуален в сложных перипетиях нашего времени?

Эпилог

Мы привыкли думать, что религия дает информацию. Есть ли Бог? Как возник мир? Однако это искажение, возникшее в последние столетия. Религия никогда не задумывалась как собрание ответов на вопросы, лежащие в области человеческого разума. Это – роль логоса. Задача религии же была сродни задаче искусства: помочь нам жить творчески, мирно и даже радостно в условиях реальности, которая не поддается легким объяснениям, и в условиях проблем, которые мы не можем решить (смерть и страдание, горе и отчаяние, протест против несправедливости и жестокости жизни). На протяжении веков люди во всех культурах обнаруживали: доходя до границ познания и языка, живя предельно бескорыстно и самоотверженно, они ощущают трансцендентность, которая позволяет им встречать страдание мужественно и спокойно. Научная рациональность может объяснить, почему мы болеем раком, и даже излечить нас от него. Однако она не в силах унять страх, разочарование и скорбь, которые посещают нас при виде диагноза, и не помогает достойно умереть. Впрочем, религия не действует автоматически, но требует серьезных усилий. И она не принесет пользы, если является ложной, эгоистичной и идолопоклоннической.

Религия – вещь глубоко практическая. Ее прозрения основаны не на абстрактных умозаключениях, а на духовном опыте и духовной самодисциплине. В отрыве от практики они останутся лишь пустым звуком. Это можно сказать и о философском рационализме. К Сократу приходили не за информацией (он настаивал, что ничему не учит!), а за переменой ума. Участники сократического диалога обнаруживали, сколь мало они знают и сколь загадочными могут быть самые простые по виду вещи. Потрясение от собственного невежества и замешательства способствовало повороту к философской жизни, которая не может начаться, доколе ты не поймешь, что ничего не знаешь. Однако, хотя у людей в известном смысле выбивалась почва из-под ног, сократический диалог никогда не был агрессивен: он велся вежливо, внимательно и учтиво – ведь злоба и враждебность означали бы, что диалог не состоялся. Никто не пытался ничего навязать: каждый преподносил свое мнение в дар собеседникам и был открыт для изменений. Сократ, Платон и Аристотель, основоположники западного рационализма, не видели противоречия между разумом и трансцендентным. Они понимали: если мы, упражняя наш разум, сталкиваемся с его пределами, это не огорчительно, а наоборот, может стать источником благоговейного трепета, изумления и удовлетворенности.