Фома не призывал студентов «уверовать» в Бога: для него
Как и все хорошие богословы до Нового времени, Фома ясно давал понять, что все суждения о Боге могут быть лишь приблизительными, поскольку слова относятся к категориям ограниченным и конечным. Мы говорим: хорошая собака, хорошая книга, хороший человек. И это звучит вполне понятно. Но когда мы говорим, что Бог не только хорош/добр, но есть сама Доброта, мы уже не в состоянии понять смысл собственных слов. Фома прекрасно понимал, что учения о Боге суть человеческие конструкты. [494] Когда мы говорим, что «Бог добр» или «Бог есть», это утверждения не фактические, а аналогические: они применяют описания, уместные в одной сфере, к чему-то совершенно иному. [495] Утверждение, что «Бог есть Создатель мира», также аналогическое, поскольку мы используем слово «создатель» вне его обычного человеческого контекста. Невозможно ни доказать, что вселенная была создана «из ничего», ни что она нетварная. «Невозможно доказать, что люди, небо и камни не существовали всегда, – пишет Фома, – и полезно помнить это, дабы не пытаться доказать то, что доказать нельзя, тем самым дав неверующим повод для насмешек и для мнения, что приводимые нами причины суть наши основания для веры (
К XIII веку апофатический метод Дионисия Ареопагита занял центральное место в западном богомыслии. Богословы и духовные наставники высказывались на сей счет по-разному, но примерно в одном русле. На первый взгляд, совершенно иную теологию разрабатывал Бонавентура (1221—1274), итальянский францисканец, преподававший в Париже одновременно с Фомой Аквинским, а впоследствии ставший генералом своего ордена. [497] Францисканская духовность держалась несколько в стороне от новой метафизики и основывалась на жизни Христа, особенно его страданиях. Ее живым воплощением был основатель ордена, Франциск Ассизский, старавшийся подражать нищете, смирению и страданию Христа в каждой детали своей жизни. Бона-вентура видел во Франциске эпифанию божественного, воплощение Ансельмова онтологического доказательства. Франциск достиг такой святости, что его ученики осознавали: «Высшее благо – это то, лучше чего ничего нельзя помыслить». [498] Таким образом, богословие Бонавентуры основано на его духовном опыте.
На первый взгляд все это звучит совсем не апофатически. Подобно большинству своих современников, Бонавентура видел в мире живой символ Создателя. Как и Священное Писание, «Книга Природы» имеет не только буквальный, но и духовный смысл. В своем величайшем сочинении, «Путеводитель души к Богу», Бонавентура показывает, как университетские дисциплины – естествознание, логика, этика, эстетика, натурфилософия – способствуют восхождению ума и сердца. Однако, подобно Августину, Бонавентура понимал, что нельзя все внимание сосредотачивать на внешнем мире. В конечном счете мы должны войти «в себя, то есть к нашей душе, в которой отсвечивает образ Бога». [499] Так мы обретаем видение божественного, которое опрокидывает наши представления и в корне меняет наши мысли и восприятие.
У Фомы отрицание и утверждение были последовательными стадиями. Сначала он говорил о Боге нечто позитивное, а затем отрицал это. Для Бонавентуры же отрицание и утверждение одновременны. В последних двух главах «Путеводителя» он предлагает читателям поразмыслить над двумя величайшими божественными атрибутами, существованием и благостью, ни один из которых для нас не постижим. Подобно Дионисию и форме, Бонавентура считал неточным говорить, что «Бог существует», поскольку Бог не «существует» в том смысле, в каком существует любая другая сущность. Однако Бытие как таковое – это атрибут, который подобает