Биография Бога: Все, что человечество успело узнать

Теперь говорю я, что это не «то» и не «это», и вообще не «что-либо». Это так же далеко от «того» и «этого», как небо от земли. Поэтому я определю это еще более благородным образом, чем раньше… Оно свободно от всех имен и ликов, свободно и чисто, как свободен и чист один Бог. И чисто в самом себе. Оно цельно и замкнуто в себе самом, как целен и замкнут в Себе Самом один лишь Бог. Так что выявить этого никаким образом нельзя. [537]

Интеллект есть «ничто», поскольку перестал быть собой и не имеет уже ничего общего с чем-либо: по сути, он стал пустыней. [538]

Мистики вроде Ролла застревали на образах (огонь, жар, «небесные» гармонии) и собственных переживаниях, а Экхарт призывал к отрешенности не только от своего «я», но и от «Бога», которым хотели обладать и наслаждаться Ролл и его единомышленники. [539] Отрешенность – это аскетический кеносис, который ведет к «молчанию» и «пустыне» интеллекта. Необходимо избавиться от образов, представлений и переживаний, которыми мы заполняли внутреннюю пустоту и, так сказать, сформировать внутренний вакуум, который даст пространство Богу. Экхарт придает большое значение пустому пространству, столь занимавшему поздних схоластов. Быть может, природа и не терпит пустоты, но наша внутренняя пустота привлекает Ничто, которое есть Бог, ибо «каждое существо пребывает охотнее всего на своем естественном месте». [540]

По мнению Экхарта, все это достижимо в обычной жизни. Совсем необязательно ломать свой жизненный уклад. Кто ищет Бога особыми «путями», находит «пути» и теряет Бога, который пребывает на «путях» сокрытых. [541] Подлинно отрешенный человек не желает получить «опыт» божественного присутствия: «Он должен настолько отрешиться от всякого познания, чтобы умерло в нем всякое представление о Боге». [542] Происходит не пиковый экстатический опыт, а возвращение домой, платоновское воспоминание о некогда известной, но утраченной идентичности. А если в богообщении сильны эмоции, в этом слишком много от «я»: это образы, которыми мы заполняем свою пустоту. «Бог», которого мы отыскали подобным образом, есть лишь идол, который отчуждает нас от самих себя.

...

Ты должен любить Его таким, каков Он есть: не – Бог, не – Дух, не – Лицо, не – Образ, но одно чистое, светлое единство, далекое от всякой двойственности. И в это единое «Ничто» должны мы вечно погружаться из бытия. [543]

Обратим внимание, сколь динамично переключается Экхарт с утверждения на апофатику. Именно потому что духовная трансформация, о которой идет речь, не есть эмоциональный «опыт», ее нельзя передать словами.

Вопреки новой схоластике, диалектический метод Дионисия Ареопагита был еще жив в европейском богословии. Мы находим его у двух очень разных английских авторов XIV века. Один из них – Юлиания Норичская. Она была профессиональным теологом, но замечательно чувствовала апофатику, даже когда делала позитивные утверждения о Боге. Например, когда она говорит о Христе, то чередует мужские и женские образы, чтобы вывести читателя за пределы этих земных категорий.

...

В Матери нашей, Христе, мы растем и развиваемся. В милости своей он меняет и восстанавливает нас. Через свои страдания, смерть и воскресение, он приобщил нас своему бытию. Так милостиво трудится наша Мать обо всех детях своих, которые отвечают ему и слушаются его. [544]

И второй – анонимный автор трактата «Облако неведения». Наследник апофатической традиции Ареопагита, он внес в нее немалый вклад, считая ее чрезвычайно важной для духовной жизни. [545] Если мы хотим познать Бога, все мысли о Святой Троице, Приснодеве Марии, жизни Христа и житиях святых – которые сами по себе чрезвычайно хороши, – должны быть покрыты густым «облаком забвения». [546]