Биография голода. Любовный саботаж

Летом отец повез нас в «додже» посмотреть американский Запад.

Я думала, что знаю значение слова «громадный». Но чтобы по-настоящему понять его смысл, надо проехаться из конца в конец Соединенных Штатов в автомобиле, когда целый день катишь по дороге и не видишь ни одного человека.

Бескрайние пустынные просторы; поля, такие большие, что кажется, их никто не обрабатывает; прерии, раскинувшиеся до горизонта; горы, уходящие в небо; глухие деревушки, позабытые Богом и людьми; мотели, населенные зомби; деревья, такие старые, что вся наша жизнь для них лишь мгновение; Калифорния и Сан-Франциско, куда мы попали в мой десятый день рождения. Этот город, с его причудливыми спусками и подъемами, мостом «Золотые ворота» и ассоциациями из «Головокружения» [12] на каждом углу, я сразу полюбила всей душой. Он стал для меня родным.

Десять лет – зенит моей жизни, возраст зрелого детства. Счастье мое было беспредельно, но вместе с ним разрасталась тревога – я слышала вдали зловещий колокольный звон. До тайных бурь пубертата было еще далеко, но призрак отъезда маячил все настойчивее.

Это был мой последний год в Нью-Йорке. Двенадцать месяцев – и все. Привкус близкого конца придавал особую терпкость всему, что меня окружало, будил во мне лирическую, щемящую тоску. Ностальгический оркестр уже настраивал инструменты.

Отцу сообщили, что будущим летом его переведут в Бангладеш. Впервые в жизни он будет назначен послом. Он очень обрадовался этому, а еще больше тому, что наконец-то уйдет из ООН, где ему было так скучно.

Мы заранее знали, что Бангладеш, самая бедная страна в мире, будет полной противоположностью Нью-Йорку. В профилактических целях я удвоила порции виски. Предусмотрительность никогда не мешает.

Я слишком привыкла к тому, что жизнь – это сплошное наслаждение, приправленное спиртным, украшенное балетом и расцвеченное мюзиклами на фоне небоскребов Манхэттена.

Лучше было не думать о крайней нищете страны, в которую нам предстояло попасть.

Мы с Жюльеттой дружно пустились в загул. В прошлые годы на Хэллоуин мы без особых затей изображали ведьм или гейш. На этот же раз, в честь последнего в нашей жизни Хэллоуина, Жюльетта нарядилась тамплиером в стиле модерн, а я – марсианской пагодой. Мы бродили по темным улицам, горланя дикие песни и нападая с мечом на прохожих.

Жюльетта решила, что надо потратить в Нью-Йорке все наши скудные сбережения.

– В Бангладеш, – сказала она, – будет нечего покупать!

Мы разбили свои копилки и пропивали содержимое по барам, заказывая айриш-кофе, виски со льдом и коктейли с такими названиями, что язык сломаешь. А дома еще добавляли зеленого шартреза, который сестра пышно именовала абсентом. Инге угощала нас сигаретами, от которых мы становились еще раз в пять пьянее. В лицее меня мутило с перепоя.

– Вот это жизнь! – говорили мы хором.