Биография голубоглазого йогина

— Я не был готов к аскезе, — ответил он. — Я люблю вино, женщин и песни. Это был великолепный опыт, но теперь у меня есть другие дела. — И тут Картуш широко улыбнулся.

В ту ночь на корабле я очень серьезно отнесся к его словам. Записи, сделанные в моем дневнике, стали основанием, на котором я построил свою жизнь среди садху. Я вспомнил о матери, которая рассказывала в свое время об одном из специалистов по воспитанию детей, который в середине пятидесятых читал лекции и даже написал книгу. Моя мать посетила несколько его лекций, а потом прочитала книгу. Ее так впечатлили его знания и понимание детской психологии, что она применяла его теории на мне. Через некоторое время психолог неожиданно исчез, и она встретила его на какой-то вечеринке много лет спустя, когда я уже стал совсем взрослым. Мать спросила его, почему он не продолжил читать лекции и писать книги, как это сделал доктор Спок. Психолог ответил, что обнаружил, что его теории не работают, и потому сменил профессию на биржевого брокера.

У Картуша была память не хуже, чем у компьютера, поэтому, когда я напомнил ему про ночь на корабле, он вспомнил гораздо больше подробностей, чем я мог себе вообразить. Он помнил мою вышитую наплечную сумку и афганский чилим, украшенный кусочками разноцветного стекла, которые выглядели как настоящие драгоценности. Обе эти вещи давно исчезли как из списка принадлежащих мне вещей, так и из моей памяти.

Картуш был впечатлен моим владением хинди даже больше, чем рассказом о прошедших семи годах. Я рассказал ему о Хари Пури, о времени, проведенном рядом с Амаром Пури, о других баба, которых я повстречал, и о переданных мне учениях. Мои истории его порадовали, и он сказал мне, что я продвинулся в деле становления баба гораздо дальше, чем он сам.

— Почему ты послал меня именно к Хари Пури? — спросил я его.

— Я дал тебе список в пять страниц длиной, -ответил Картуш, кладя деревянный ящик, полный разных камней, к себе на кровать. — Это ты сделал выбор.

— Ну хватит, Картуш, — фыркнул я. — Ты же знаешь, что это не так. Я никогда не сомневался, что ты направил меня именно к нему. Может, ты и не говорил о нем много, но из того, что ты рассказывал о Гуру Джи, все и так было понятно. Ты знал, что я отправлюсь именно к нему.

— Подожди. Рам Пури, — в первый раз Картуш назвал меня именем, данным мне при посвящении.

Он присел на кровать рядом с "сундуком сокровищ" и взглянул мне в глаза. — У тебя есть какая-то проблема? — спросил он с неподдельным участием. — Ты кажешься самым счастливым человеком в мире. И все же я слышу в твоем голосе какие-то странные нотки.

— Да нет никакой проблемы, — соврал я. -Я просто хочу дать понять, какое влияние ты иногда имеешь над другими. Знаешь ли ты, каковы эти люди, к которым ты меня послал? — спросил я.

— А что, ты бы предпочел, чтобы я отправил тебя к крестьянам? — удивился он.

— Нет, — ответил я. — Но тебе не кажется, что ты был в этом несколько, как бы сказать, безрассудным?

— Мы оба безрассудны, Рам Пури. Ты легко смог бы найти себе Гуру в Муктананде или даже в Махариши Махеш Йоге, но я знал, что это тебе просто не подойдет.

— Я имею в виду, что не был готов к тому, во что ввязался, — сказал я. — Ты хоть понимаешь, какие силы замешаны в этом, о чем вообще говорит эта Традиция Знания?

Картуш снова улыбнулся и зажег сигарету. Он предложил сигарету и мне, но я отказался. Он сказал:

— Неужели ты думал, что Традиция Знания будет не более, чем хобби? Ты воображал, что можно получить Нектар Бессмертия, не пожертвовав для этого своим телом, умом и всеми ресурсами?

— Слова, Картуш, это просто слова! — заметил я.

— Верно, мой дорогой Рам Пури, слова могут быть просто словами, — сказал в ответ Картуш. -Посмотри, чем они стали для нас. Слова перестали быть символами взаимодействия миров и стали служить капризам человека и его рациональным суждениям. Мы используем слова как часть западной системы современных непостоянных идей, чья сущность полностью противоположна Традиции Знания.

— Да, но есть кое-что, что ставит под вопрос все, что я выучил до этого, — сказал я.

— Да, и что? — поинтересовался он.

— Картуш, я одержим, — сказал я тихим голосом.

Мой собеседник расхохотался.

— Я и сам бы мог тебе это сказать. Одержим любовью. Ты похож на зомби, — прокомментировал он.

— Не смешно, — сказал я. — Я одержим духом Хари Пури Баба!

— Значит, у нас есть еще что-то общее, — заметил Картуш, не обращая внимания на драматизм моего признания. — Я тоже одержим. Одержим духом Парацельса!

— Кого? — спросил я, чувствуя, что начинаю терять терпение.

— Во мне живет немец, который родился в шестнадцатом веке в Германии или, по крайней мере, на территории, которую мы сейчас считаем немецкой. Он был алхимиком или тем, что мы сейчас называем алхимиком, — сказал он. — Думаю, в шестнадцатом веке ты и я были знакомы, и нас обоих прокляли: меня, чтобы я никогда не забыл, кем являюсь, и тебя, чтобы не помнил, кто ты на самом деле.

Теперь я точно знал, что Картуш сошел с ума. Но то, что он сказал мне потом, изменило в моей жизни очень многое.