Биография отца Бешеного

Не проходило и трех дней, чтобы на зоне кого-то не убили. Черт бы побрал мою память! Написал, что не буду в этой книге ворошить прошлое, но не могу удержаться и расскажу одну страшную историю, случившуюся со мной.

Был в моем отряде молодой паренек: сирота из самой глубинки России. Звали его Валентином. Он был очень добрый и простодушный, безотказный в работе и честный в дружбе. Обычно про таких говорят: обидеть его — словно обидеть ангела. У себя в деревне Валентин работал конюхом. Работал добросовестно и, судя по его увлеченным рассказам, с детства очень любил лошадей. Совсем недавно похоронил последнего близкого человека — бабушку и остался совсем один.

Однажды ночью его разбудил пьяный бригадир и приказал отвести его до райцентра, чтобы там у одной товарки прикупить пару бутылок водки. А Валентин грипповал и лежал с высокой температурой. И естественно, отказался. Тогда тот отобрал у него ключи от конюшни и с матом удалился. Утром выяснилось, что бригадир загнал коня, а свалил все на Валентина.

Видно, слово бригадира-пьяницы, но орденоносца перевесило, и парня осудили на полтора года. Каким-то чудом этому застенчивому пареньку удалось избежать насилия и во время следствия, и во время этапа. Его шконка оказалась рядом с моей, и я как бы взял над ним шефство. В нашем же отряде был один парень, лет двадцати, по кличке Штырь, севший по «сто восьмой»: «причинение тяжких телесных повреждений при помощи ножа». В его голове было мало извилин, но злость лилась через край. В отряде его побаивались, и не потому, что он был здоровячок и просто отмороженный, а потому, что прозрачно намекал, что корешится со Смотрящим на зоне. Смотрящий — это как бы предпоследняя ступенька перед коронованием на «вора в законе».

Почему-то Штырь с первого дня невзлюбил Валентина и при каждом удобном случае шпынял его. Делать это он старался в мое отсутствие, а Валентин терпеливо сносил его издевательства и ничего мне не говорил. Но однажды я увидел на его теле синяки и выпытал, что над ним издевается эта сволочь. Увидев Штыря перед отбоем, я подошел к нему и, стараясь не привлекать внимание других, тихо проговорил:

— Штырь, оставь парня в покое!

— А то что? — с вызовом спросил он.

— Увидишь что! — во мне уже закипало.

— Ты, москвач! — заревел он, явно желая показать свою наглость и силу.

— Ты что, угрожаешь мне? Мне наплевать, что ты в кино снимался! — Он с рыком бросился на меня, выкинув вперед кулак.

Я успел увернуться, но его кулак задел мне ухо, которое словно огнем обожгло. Этого я уже не мог стерпеть: меня просто клинит, если кто-то ударит меня в лицо или в голову. Двумя ударами я сбил его с ног и пнул в ребра. Может, я и продолжил бы свою экзекуцию, но подскочил завхоз с ребятами, и они оттащили меня. Писать докладную завхоз не стал, да и остальные очевидцы схватки сделали вид, что ничего не произошло. Но я прекрасно понимал, что этот инцидент так просто окончиться не может. Да и в отряде ожидали, что известная близость Штыря к Смотрящему наверняка выйдет мне боком.

Прошло несколько дней, а Штырь вел себя так, словно ничего не случилось. Но однажды во время работы на промзоне, а наш отряд трудился в механическом цехе, бригадир отправил меня за какими-то инструментами в инструменталку. Она была закрыта, что было необычно для рабочего дня, и пришлось ждать парня, который ею заведовал. Прошло более получаса, а тот все не появлялся: такого никогда не было! И я, словно что-то почувствовав, бросился назад в цех. Ни Валентина, ни Штыря я не обнаружил.

Поспрашивав некоторых, я ничего не выяснил: или не видели, или притворились, что не видели. Но один парень, с которым я поделился однажды чифирем, чуть слышно шепнул, чтобы я шел на стройку. Рядом с цехом возводили новое двухэтажное здание, в котором на первом этаже планировалось изготовление сувениров, а на втором — швейное производство. Пока стройку заморозили: что-то напутали в чертежах или расчетах, и там никто не работал.

Предчувствуя беду, я устремился на стройку. На первом этаже никого не было. Я прислушался, и до меня донесся какой-то сдавленный голос. В секунды я оказался на втором этаже, и передо мной открылась страшная картина.

Недалеко от пролета, где в будущем должна быть лестница, Штырь, привязав голого Валентина за руки к какой-то перекладине и засунув ему кляп в рот, то бил его по ребрам черенком от лопаты, то засовывал его в анальное отверстие, приговаривая:

— Теперь ты стал Валентиной, дурашка мой! И скоро придет черед и твоему защитничку: был москвач — станет москвачкой! Гы-гы-гы! — зашелся он в злорадном смехе.

Штырь тоже был без штанов и, судя по его окровавленной плоти, успел изнасиловать беднягу.

— Что ты сказал, сучонок? — От увиденного я просто озверел, а от услышанного и вообще потерял голову: подскочив к нему, я пнул его в промежность.

Штырь от боли буквально сложился пополам и завизжал, как свинья на бойне:

— А-а-а! Не жить тебе, москвач, бля буду, не жить! — Он взмахнул черенком, целясь мне в голову.