Опущу ее чудовищный акцент и изложу ответ литературным русским языком. Впрочем, как и все наши дальнейшие беседы, - ведь я болгарского совсем тогда не знал.
- Посмотри вокруг, Виктор! - сказала она, когда мы шли по улицам Софии. Конкретно на болгарских мужчин.
- И что? - не понял я.
- Такие, как Валера, встречаются у нас на каждом шагу, а таких, как ты, нет вообще! - на полном серьезе произнесла она.
Действительно, почти все болгары - брюнеты, зачастую с очень красивыми, в нашем понимании, тонкими чертами лица: очевидно, турецкое иго оставило о себе память на долгие поколения. А блондины в Болгарии почти не попадаются, да и сложен в то время я был очень даже неплохо. Мы почти все свободное время проводили вместе. Оказалось, мы любим песни Тома Джонса, особенно "Дилайлу", именно эта песня стала как бы гимном нашей любви.
Павлина буквально рыдала, провожая меня в Москву, да и у меня, честно признаться, глаза были на мокром месте.
Каждый день мы писали друг другу длинные письма, часто перезванивались. Мы слушали по международному телефону наш гимн: "Уай, уай, уай, Дилайла!.."
Это было полное безумие страсти, которое рано или поздно должно было прийти к некоему концу. И мы пришли к выводу, что не можем жить друг без друга и должны пожениться. Но Павлина хотела зарегистрировать брак в Болгарии, а как туда мне выехать? Она пообещала все выяснить, а потом уж дальше думать. Я не раскрыл Павлине свой секрет: не знал - сбудется ли?
Секрет был такой: в Софии на второй день Универсиады я закончил свои выступления в десятиборье и направился в раздевалку, чтобы принять душ и переодеться, тут ко мне подошел молодой болгарин и на вполне приличном русском языке представился ассистентом кинорежиссера (воистину пути Господни неисповедимы!) и сказал, что они приступают к съемкам шестисерийного приключенческого фильма, и если я не возражаю, то он хотел бы познакомить меня с режиссером картины.
Как вы думаете: что я ответил? Вы правильно догадались: конечно же, я тут же согласился! Он предложил, если не возражаю, поехать прямо сейчас. Я мигом сполоснулся под душем, переоделся еще быстрее, и вскоре мы входили в кабинет Христо Христова. Только я переступил порог, как мужчина, сидевший за столом, радостно воскликнул:
- Он! Он!
Это и был режиссер собственной персоной. Меня попросили оголиться по пояс, надели парик из длинных черных волос и сделали несколько снимков. Потом Христов расспросил меня, обрадовался, что я спортсмен и что имею некий опыт верховой езды (ха-ха!), а потом рассказал о сценарии. Оказалось, фильм посвящен завоеванию американскими ковбоями Дикого Запада, а мне предназначается роль сына вождя племени индейцев, имя которого - Куинги. Не буду занимать ваше внимание долгими переговорами с режиссером о моем участии в картине, скажу лишь о том, к чему мы пришли.
Со своей стороны он предпринимает официальные шаги, а я со своей стороны пытаюсь приехать в Болгарию по любой, хоть и туристической визе. За учебу я могу не беспокоиться: он поможет мне перевестись в любой вуз Софии. Это было немаловажным условием для меня: работа должна была продлиться около года.
Шло время, но никаких утешительных известий с болгар-ской студии не было, и мне ничего не оставалось, как только ждать. Первой отозвалась Павлина. Радостным голосом она сообщила, что болгарские власти пошли ей навстречу и вскоре я получу документы, с которыми могу обратиться к советским властям. Через несколько дней я действительно получил обращение министерства внутренних дел Болгарии к советским властям, в котором содержалась просьба оказать содействие Виктору Доценко в оформлении выезда в Софию для заключения брака с гражданкой Болгарии - Павлиной Живковой.
Не знаю, что сыграло главную роль: то ли фамилия невесты, совпавшая с фамилией генерального секретаря компартии Болгарии, то ли вновь в наших Органах произошел очередной сбой, но мне опять выдали заграничный паспорт с выездной визой и с открытой датой возвращения назад. Уверенный, что проблем с моим деканатом не будет, я приобрел билет в Софию на поезд, отправлявшийся через два дня.
Один день я потратил на сборы: упаковывал вещи, которых, как ни странно, набралось порядочное количество, написал несколько писем в Омск, попрощался с друзьями, многие из них искренне желали мне счастья, а многие просто крутили у виска пальцем. Сейчас я полагаю, что правы скорее были вторые. Потом обошел на всякий случай с бегунком и рассчитался со всеми университетскими службами: с библиотекой, с завхозом общежития и другими. Съездил на стадион "Буревестник", где забрал свой личный шест из фибергласа, тогда такие шесты для прыжков только-только входили у нас в моду, и они были не у всех шестовиков. А мне его подарили за удачное выступление на Универсиаде. Почему-то я не сомневался, что продолжу свои занятия спортом.