Биография отца Бешеного

Как я уже сказал, с самого раннего детства наиболее страшным проступком является для меня ложь. И не только по отношению ко мне, но и по отношению к другим. Конечно, с возрастом я стал более гибким и стараюсь различать ложь - и ложь, но в детстве чувство правды управляло мной настолько, что я не мог соврать даже тогда, когда правда грозила мне бедой.

Обостренное чувство правды нелегко было сохранить в семейных коллизиях. Хотя отец с самого первого дня нашей с ним встречи просто замечательно относился ко мне, он всегда ревновал маму к ее прошлому, как раз я и служил прямым доказательством его наличия, живым примером того, что мама еще кого-то любила, а не только его. Увы, отец не всегда справлялся с тупым чувством ревности к этому прошлому, перенося иногда вину мамы на меня как на прямой результат тех неизвестных, но ненавистных ему дней. Бывало, отец уходил в запой, начинались скандалы и ругань; бывало, погуливал на стороне, а иногда он позволял себе распускать руки и в отношении мамы. На мои просьбы уйти от него мама отвечала:

- Не могу, Витя! Люблю я его, подлеца...

Но однажды он так сильно избил ее, что я наконец уговорил маму развестись с ним.

- Как-нибудь проживем, мама! - твердо заверил я.

Я смотрел на ее посиневшее от побоев лицо, и от бессилия, что не могу защитить ее от побоев отца, у меня навернулись слезы. И я мысленно дал клятву, что, как только вырасту и накоплю сил, я никому не позволю тронуть мою маму пальцем.

В те дни я поклялся не только защитить маму, но и никогда не поднимать руку на женщину. Хотя один раз я не сдержался и отвесил девушке пощечину и мне до сих пор стыдно за ту несдержанность.

Самое глупое, что случилось все это с девушкой, которая мне нравилась и которая, по ее словам, была в меня влюблена. Было мне тогда лет шестнадцать, и я еще не обладал большими познаниями в психологии слабого пола. В тот день мы ехали в поезде на какие-то соревнования. Уединившись в тамбуре, мы с ней со всей юношеской страстью предавались безобидным ласкам и жарким поцелуям. В какой-то момент, когда чувства переполняли меня, я со всей отроческой непосредственностью спросил ее:

- Скажи, за что ты меня полюбила?

Наверное, мне хотелось услышать нечто возвышенное, романтическое, а получил вовсе приземленное, даже беспощадное:

- Я полюбила тебя за твою красивую фигуру!

Тогда мне показалось, что передо мной разверзлась земля. Может, я переживал период юношеского гипертрофированного максимализма, но чувство было такое, будто меня окатили помоями. Я не сдержался, дал ей пощечину, развернулся и ушел прочь. В этот же день, улучив момент, она умоляла меня простить ее глупость, но я остался непреклонен и никогда больше не разговаривал с ней. Вполне возможно, моя жесткая реакция объяснялась тем, что я нарушил свою клятву, а это, поверьте, очень неприятное ощущение, которое остается надолго ноющей болью. В моем случае - на всю жизнь...

Когда мама, убежденная мною, сказала отцу о разводе, он, никогда всерьез не задумывавшийся о своих поступках, неожиданно понял, ч т о теряет, и едва ли не со слезами стал просить маму простить его и, конечно же, уговорил в конце концов. Однако мать оставила для себя возможность довериться судьбе и сказала отцу:

- Хорошо, если Виктор простит тебя, ты останешься с нами!

Несмотря на нежную душу и доброту, мама может быть твердой и последовательной.

Отец понял, что это ее окончательное решение, которое она не изменит ни в коем случае. И он поступил верно: пришел ко мне в комнату, опустился передо мной на колени и со слезами на глазах сказал, как будто перед ним стоял не десятилетний пацан, а вполне зрелый мужчина:

- Послушай, сын, я знаю, что причинил много горя нашей маме, но я прошу простить меня... Поверь, это было в последний раз!

Не подумайте, что мне было лестно видеть отца на коленях. Нет, скорее мне было неловко... Может, именно тогда я усвоил одно очень важное жизненное правило: никогда не стесняйся попросить прощения, если допустил ошибку. Признать свою вину не зазорно ни для кого и никак не может быть унизительным.

Когда отец преклонил передо мной колени, поверьте, мне было очень трудно принять решение.

- А мама что? - как за спасательный круг ухватился я.

- Мама сказала, что простит, если ты меня простишь! - В его голосе было столько печали, а в глазах столько грусти, что мне его стало жалко.

Жалко не от слова "жалкий", а от "жалеть" - значит, "любить".

Тем не менее, вовсе не гордясь тем, что мама возложила на хрупкие детские плечи столь серьезное решение, я ответил совсем по-взрослому:

- Хорошо, папа, но если еще раз ударишь маму, я тебя убью!

В моем голосе было столько твердости, что отец, который мог спокойно отбиться от трех-четырех совсем не слабых мужиков - что мне приходилось наблюдать, и не раз, - чуть заметно вздрогнул, помолчал немного, потом кивнул головой и протянул мне руку:

- Согласен, сынок! - серьезно сказал он, и мы вдруг обнялись и оба заплакали, и я до сих пор не могу понять причину слез каждого из нас.