Биологические основы эстетики

Неизбежные при социальных взаимодействиях взгляды друг другу в глаза мы воспринимаем двояко. С одной стороны, чтобы общаться, на партнера надо смотреть. С другой стороны, смотреть слишком долго мы не осмеливаемся: это может быть расценено как психологический нажим или угроза. От прямого взгляда в глаза нам становится не по себе, и для того, чтобы беспокойство не нарастало, глаза время от времени приходится отводить. По ходу беседы мы делаем это непроизвольно. Говорящий время от времени переводит взгляд, а слушатель при этом может неотрывно смотреть на говорящего — до тех пор, пока они не поменяются ролями. Если нам надо кому-то пригрозить, мы порой глядим на человека в упор и не мигая. Я убедился, что к такой стратегии прибегают при враждебных стычках как европейские, так и индейские (из племени яномами), бушменские и балийские дети [24-26]. Похоже, что наша обостренная восприимчивость к виду смотрящих глаз уходит корнями в седую древность. Есть свидетельства тому, что многих млекопитающих и птиц раздражает, когда на них смотрят. Вероятно, эта реакция связана с тем, что хищник перед нападением на жертву фиксирует ее взглядом.

Как показали экспериментальные исследования Косса [27], степень приподымания бровей (как проявления интереса и настороженности) при виде «глазных пятен», предъявляемых испытуемому, зависит от положения этих пятен. Наиболее сильной эта реакция оказывается тогда, когда оба пятна располагаются на одной горизонтали, а если пятна расположены одно над другим или наискосок, то она слабее. При дружеском общении лицом к лицу мы слегка склоняем головы набок и тем самым приглушаем напряженность, вызываемую прямым взглядом.

Все окружающие нас одушевленные и неодушевленные предметы мы склонны очеловечивать и наделять «лицами». Лоренц [22] обратил внимание на то, что в виде каких-то лиц нам нередко представляются фасады зданий. Иногда, например, они кажутся нам дружелюбными, а иногда — высокомерными; при «этом карнизы напоминают брови, и т. д. С человечьей же меркой мы подходим и к животным: мускулистых и стройных считаем благородными и изящными, а похожих сложением на бегемота — неуклюжими и безобразными. Примечательно и то, каким нам видится идеальное человеческое тело. У мужчин должны быть широкие плечи, узкие бедра и сильное, мускулистое, но стройное и гибкое туловище. В портретной живописи, скульптуре, одежде самых разных эпох и народов весьма обычны подчеркнуто-преувеличенные очертания мужских плеч. В связи с этим интересно отметить, что на теле мужчины довольно значителен волосяной покров, позволяющий судитьо том, как обрастали шерстью наши косматые предки: у них явно имелись пучки полос, увеличивавшие видимую ширину плеч [18]. Это позволяет думать, что некоторые из наших эстетических оценок обусловлены филогенетически.

Что касается представлений о красоте женского тела, то у современного человека (Homo sapiens) существуют, по-видимому, два идеала. Первый, хорошо известный и ныне господствующий, — это греческая богиня Афродита. Второй воплощен в палеолитической Венере Виллендорфской — коротенькой толстой фигурке с массивным задом и большими грудями. У бушменов и готтентотов эти черты совпадают с расовыми особенностями взрослой женщины и признаются красивыми. Однако идеал для молодой девушки ближе к европейскому представлению о женской красоте. Вполне возможно, что в процессе эволюции человека его предпочтения все больше смещались в пользу всего того, что свойственно молодости. Так и должно быть, если верна предложенная Больком [28] теория общей неотенизации¹ человека. Какие-то пережитки влечения к архаичному идеалу красоты (к типу Венеры Виллендорфской) сохранялись и в Европе; одно из проявлений этого — юбки с турнюром, подчеркивающие выпуклость ягодиц.

Во всех «идеальных» человеческих лицах есть нечто общее. Независимо от расы и китайцам, и европейцам, и африканцам кажется привлекательным тонкое переносье. Нравится оно даже тем народам, в среде которых большинство этому образцу не соответствует. Шифен-хёфель [29] расспрашивал людей из новогвинейского племени эйпо на непростые темы брака, любви и красоты. Ему нередко доводилось слышать: «X — красивый мужчина; у него прекрасный нос («у йал»)». Людям эйпо нравятся также слабо выступающие челюсти. До этой экспедиции эйпо с европейцами не общались, поэтому можно думать, что описанные предпочтения — их собственные, а не заимствованные. Далее, важно то, что идеалам фактически соответствует лишь небольшая часть всего населения. Но то же и в нашей культуре: наш идеал красоты — греческого происхождения, а мы его тем не менее превозносим. В своих исследованиях Ренш [30] хотел установить, каков идеальный тип европейского лица. Оказалось, что этому типу свойственны тонкие и нежные черты; особое значение придается малой величине носа и отсутствию бороды. Все это особенности детских лиц.