Биологическое обоснование пессимизма

Самые высшие умственные процессы могут быть бессознательны; даже такой спиритуалист, как, напр., Dunan34, допускает, что бобры и пчелы строят свои постройки и ульи так же, как гений, создающий бессознательно новые теории; бобры и пчелы только не сознают тех процессов, которые создают их удивительные постройки. Даже не вдаваясь в такие фантастические, по справедливому замечанию Fouillée35 предположения, как, напр., был-ли бы взят турками Константинополь, если-бы не было сознания, мы можем, на основании несомненных клинических наблюдений, утверждать, что человек без сознания может думать, поступать почти также, как и всегда. Отсутствие сознания, правда, характеризуется отсутствием воспоминания за весь период бессознательного состояния, но в продолжение этого периода больной помнит, что с ним было; но крайней мере, его поступки доказывают, что он помнит то, что с ним было во время припадка болезни. Я не ссылаюсь на больных с раздвоением сознания, потому что считаю опубликованные до сих пор случаи неубедительными: я видел один из наиболее известных случаев, описанный известным ученым, и эта больная, казалось мне, просто обманщица. Спросить себя — страдает-ли, действительно, эпилептик в период отсутствия сознания, сознает-ли свои страдания, помнит-ли свои страдания, а, следовательно, существуют-ли эти страдания? Можно сказать да, потому что он избегает неприятного, по всей вероятности, чувствовав боль и холод, кутался от холода и т. п., но можно сказать и нет, потому что для его сознания, для его личности, как таковой, страдания не существовали. Придя в сознание, эпилептик не знает о своих бывших страданиях. Я помню эпилептичку, с удивлением рассматривавшую перевязки на своих руках: она не знала, что во время припадка обварила кипятком свои руки; придя в сознание, она начала жаловаться на боль от обжогов; во время припадка она сопротивлялась наложению повязок, кричала при этой операции и старалась сорвать повязки; повидимому, и тогда она испытывала боль.

Во всяком случае несомненно, что многие умственные процессы могут быть бессознательны; больной в бессознательном состоянии никак не ниже по умственной деятельности большинства животных; для больного в этом состоянии, можно предполагать, нет страданий: придя в сознание он их не помнит, почему мы заключаем, что он их не-сознает. Дело в том, что мы можем себе представить бессознательные ощущения, представления, заключения, намерения, поступки — и мы их наблюдаем, но бессознательного страдания даже и представить себе нельзя36.

Чем слабее воспоминание о перенесенной боли, тем менее эта боль существует для сознания. Не мало людей совершенно забывают о перенесенных несчастьях: они, напр., знают37, что лет десять тому были в нищете, но не помнят страданий, причиненных нищетой; когда у меня болит зуб, то для меня было-бы большим счастием не помнить, не сохранить чувствования боли, испытанной вчера; конечно, еще лучше, если-бы чувствование боли состояло из отдельных моментов, при чем для меня существовал-бы только настоящий момент. В таком случае боль почти-бы не существовала, по крайней мере, была-бы ничтожна. Мы знаем еще из опытов Ch. Richet38, что суммирование раздражений столь слабых, что каждое отдельное раздражение не причиняет боли, вызывает боль; очевидно потому, что память сохраняет предыдущие раздражения; если-бы они не существовали для сознания, очевидно, эти раздражения не вызвали-бы чувствования боли. Конечно, сильные раздражения причиняют нам боль, даже если они воздействуют однократно и мгновенно, по несомненно, что сильные раздражения подчинены тому же закону, что и слабые, потому что для сознания боль в данный момент будет тем сильнее, чем более оно сохранило воспоминаний о боли, воспринятой в предыдущие моменты — если такие воспоминания не сохранились—их не существует. Тем, которые возразят мне, что боль возникает вследствие суммирования слабых раздражений, потому что таков закон возбуждения в нервах, я отвечу, что все психические процессы обусловлены строением нервной системы.