Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки

Именно с помощью этой системы определяется, что сидящая вон там мышь – это Джон Смит. И как же тот, кто бегает в неведении по площадке, узнает, что Джон Смит ему родня? Чем ближе нам родственник, тем больше похожи наши гены, а следовательно, и индивидуальные запахи. Обонятельные нейроны мыши содержат рецепторы, которые сильнее всего реагируют на запах собственного ГКГ-белка: если обонятельный нейрон возбудился в полную силу, значит, мышь нюхает свои подмышки. Если возбуждение лишь чуть-чуть понижено, значит, она чует близкого родственника, еще больше снижается – это запах дальнего родственника. А если нейрон вообще не возбуждается (хотя этот белок ГКГ активирует и другие рецепторы в обонятельных нейронах), то это подмышка бегемота[306].

Запаховая идентификация родственников – явление изумительное. Вспомним из главы 5, как отрастают нейроны в мозге взрослых особей. У крыс беременность запускает нейрогенез в обонятельной области. Но почему именно там? А потому, что запаховое узнавание нужнее всего, когда требуется распознать своих новорожденных. Если нейрогенез не происходит, то нарушается материнское поведение{561}.

Можно узнать родственников с помощью других – врожденных, сенсорных – подсказок. Как мне определить, какого из малышей кормить? Того, кто пахнет моей вагинальной жидкостью. С каким малышом повозиться подольше? С тем, который пахнет маминым молоком. Многие копытные животные используют такие подсказки. И у птиц имеются свои сигналы. Как мне, птенцу, узнать маму? По той песенке, что я слышал, пока сидел в яйце.

Есть виды, которые определяют родственников путем нехитрых умозаключений. Я думаю, что самцы павианов для этого прикидывают вероятности: «Какой процент своего эструса эта мамочка провела со мной? 100. Прекрасно, значит, это мои дети, буду вести себя соответственно». И мы таким образом доходим до вида с самой вдумчивой стратегией поведения, т. е. до нас самих. Как мы узнаем, кто родственник, а кто нет? Способами весьма неточными, зато с интересными последствиями.

Начнем с распознавания ложного родства – это давнишний теоретический вопрос. Пусть вы взяли себе за правило сотрудничать (действовать в согласии) с индивидами, у которых есть определенная черта сходства с вами. Это будет способствовать передаче копий генов в том случае, если вы являетесь обладателем гена со следующими свойствами: а) он генерирует эту конкретную черту сходства; б) он проявляется у других; в) он заставляет вас кооперироваться с другими носителями данной черты. Такова сокращенно-упрощенная схема родственного отбора.

У Гамильтона размышления на эту тему вылились в описание т. н. эффекта зеленой бороды. Вот есть индивид с геном, который кодирует рост зеленой бороды и одновременно склонность к кооперации с другими зеленобородыми. Тогда в обществе индивидов с бородами других цветов зеленобородые будут благоденствовать{562}. Следовательно, «необходимым условием для появления альтруизма являются генетическая связанность в локусе альтруизма (читай, существование многофункционального гена зеленобородости) и наличие этого качества у неродственных особей»{563}.

Гены зеленобородости существуют на самом деле. Так, дрожжи формируют скопления «дружественных» клеток, при этом «в друзьях» могут оказаться не идентичные клетки и даже не близкородственные. Для того чтобы войти в коллектив, нужно иметь ген, которым производится специальный склеивающий поверхностный белок; его молекулы приклеиваются друг к другу, соединяя «неродственные» клетки{564}.

Люди тоже демонстрируют эффект зеленой бороды. Мы при этом не сходимся во мнениях, что считать зеленой бородой. Если рассматривать ее узко, то мы приходим к парохиализму. Включите сюда враждебность ко всем, кто не имеет зеленой бороды, и придете к определению ксенофобии. Сделайте зеленую бороду признаком, по которому особи причисляются к нашему виду, и вот у вас готово описание глубокого смысла человечества.

Реципрокный альтруизм

Итак, мы теперь знаем, что курица нужна яйцу только для производства следующего яйца, что гены ведут себя эгоистично и что мы с радостью пожертвуем собой ради двух братьев или восьми кузенов. Все вертится вокруг конкуренции, стремления особей или родственных групп оставить потомкам побольше копий своих генов, обогнав в этом всех других, став более приспособленными, т. е. достигнув большего репродуктивного успеха[307]. Всё, да не всё. Для эволюции поведения не обязательно, чтобы конкурент был повержен в прах.

Если осмотреться, то можно найти очень красивые примеры. Вспомним игру «Камень, ножницы, бумага»: бумага заворачивает камень, камень тупит ножницы, а ножницы режут бумагу. Могут ли камни вдруг решить изничтожить все ножницы? Не могут, потому что сами будут тут же завернуты до смерти бумагой. Каждый участник интуитивно понимает границы допустимого и так поддерживает равновесие.