Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки

Ответ Пинкера основывается на двух утверждениях. Исследователь использует концепцию «цивилизационного процесса»[498] социолога Норберта Элиаса. Эта концепция выстроена вокруг того факта, что жестокость людей по отношению друг к другу снижается, когда насилие монополизируется государством. Вместе с этим развивается коммерция и торговля с их прагматической стратегией самоконтроля: понятно, что выгоднее оставить другого человека в живых – и пусть он со мной торгует или покупает у меня. Так что благополучие этого другого вдруг начинает иметь значение, порождая явление, которое Пинкер назвал «наращиванием разумности», включающей в том числе расширенные способность к эмпатии и представление о том, кто такие Мы[499]. Именно это явление становится фундаментом для т. н. революции прав: гражданских прав, прав женщин, прав детей, прав сексуальных меньшинств, прав животных. Подобные взгляды являются триумфом разума.

Кроме того, Пинкер обращается к эффекту Флинна[500] – хорошо изученному статистическому феномену увеличения значений IQ за последнее столетие, – обосновывая существование «морального эффекта Флинна». Для Пинкера он означает, что повышение интеллекта и рост уважения к разумным доводам подстегивают деятельность модели психического состояния, умение понимать точку зрения другого и усиливают способность оценивать долговременные преимущества мирного существования. По словам одного из рецензентов, Пинкер «не опасается называть свою страну цивилизованной»{943}.

Как и ожидалось, нападки посыпались со всех сторон. Левые возопили, что необоснованной переоценкой европейского Просвещения подогревается западный неоимпериализм{944}. Мое собственное политическое чутье ведет меня именно в этот лагерь. Тем не менее приходится признать, что на фундаменте культуры Просвещения выросли страны с минимальным уровнем насилия, малым количеством малолетних новобрачных, развитой системой защиты прав женщин и неприкосновенности гражданских прав.

Правые обвинили Пинкера в том, что он ни в грош не ставит религию, утверждая, что добропорядочность изобретена Просвещением{945}. Но тут Пинкер остается красноречиво беззастенчив: он доказывает, что многое из того, что улучшило жизнь людей в последнее время, отражает переход от «признания ценности души к признанию ценности жизни». Других критиков волновало, что «наращивание разумности» ставит разум выше эмоций: у социопатов же, напоминали они, прекрасно развита модель психического состояния, их чисто рациональные мозги (с физиологическими нарушениями) принимают гнусные решения, а их весьма специфическое чувство справедливости поддерживается работой миндалины и островка, но не длПФК. Естественно, когда позади уже столько страниц этой книги, хорошо понимаешь, что ключевым фактором в данном вопросе является взаимодействие разума и чутья.

Действительно ли люди стали не такими ужасными?

По этому поводу идут острейшие дебаты. Пинкер бросил эффектную фразу: «Мы, возможно, живем в самую мирную эпоху за все время существования нашего вида». Его оптимизм основан на том факте, что, за исключением Балканского конфликта, Европа не воевала с 1945 г., а это самый длинный отрезок мирного времени в истории. Для Пинкера этот Долгий мир означает, что Запад опомнился после разрушительной Второй мировой, осознал преимущества сосуществования в рамках Общего рынка перед непрерывным пребыванием в состоянии войны и что вдобавок углубилось эмоциональное понимание состояния другой стороны.

Критики наградили подобную позицию названием «евроцентризм». Западные страны могут сколько угодно нахваливать друг друга за миролюбие, очень кстати забывая о войнах, которые они вели в других частях света: Франция – в Алжире, Британия – в Малайзии и Кении, Португалия – в Анголе, Советский Союз – в Афганистане, США – во Вьетнаме, Корее и Латинской Америке. Развивающиеся же страны десятилетиями находились в условиях непрекращающейся войны: посмотрите на восточную часть Конго. Но еще более тяжкой виной стали кровавые «войны марионеток», когда Западный мир воевал чужими руками. Именно в XX столетии Советский Союз и США вооружали воюющие Сомали и Эфиопию, чтобы уже через несколько лет начать продавать оружие противоположной стороне. Так что годы Долгого мира отсчитывали только на Западе.

Если мы продолжим утверждать, что в течение прошедшего тысячелетия жестокость неуклонно снижалась, то нам предстоит смириться с кровавой картиной всего XX столетия. Вторая мировая война унесла 55 млн жизней – больше, чем любой другой конфликт за всю историю. А если сюда приплюсовать потери Первой мировой войны, эпох правления Сталина и Мао, русской и китайской гражданских войн, то цифра погибших достигнет 130 млн.