Биомем

У ланцетовидной двуустки второй промежуточный носитель — муравей. Двуустка проникает в его подглоточный ганглий и начинает управлять его поведением. Ночью инфицированный муравей не возвращается в свой муравейник, а забирается на высокую травинку и замирает, уцепившись за ее верхушку мандибулами. Его вместе с травой должна съесть корова — конечный носитель двуустки. Если этого не происходит, утром муравей возвращается в муравейник и продолжает жить обычной муравьиной жизнью. Но ночью он вновь лезет на травинку, и так до тех пор, пока не будет съеден.

Червь-паразит заставляет заражённую рыбу киллифиш выпрыгивать из воды, чтобы попасть в конечного носителя — рыбоядную птицу. Личинка волосатика заставляет инфицированного кузнечика прыгать в воду, где он погибает. Оса глиптапантелес откладывает яйца в гусеницу пяденицы. Личинки поедают гусеницу изнутри, затем прогрызают выход наружу и закрепляются рядом. Но несколько личинок остаются внутри полусъеденной гусеницы, чтобы управлять её поведением. Гусеница остаётся рядом с личинками, укрывает их шёлком и защищает от хищников. Так же ведёт себя и божья коровка — полупарализованная и частично съеденная, она продолжает охранять личинки осы-наездника.

Мушиный гриб пускает отростки в нейроны мух. Заражённая муха забирается на вершину травинки, расправляет крылья и умирает; гифы гриба прорастают через сегменты её брюшка. Гриб выбирает идеальное место для распространения своих спор. Также действует и гриб кордицепс однобокий, только он паразитирует на муравьях-древоточцах.

Но мушиный гриб на этом не останавливается. Когда муха-самка погибает, гриб начинает выделять особые ферменты. Они катализируют реакции в трупе, приводящие к синтезу феромонов. Привлеченные ими мухи-самцы слетаются к трупу, пытаются спариваться с ним и заражаются грибком. Причем феромоны при этом вырабатываются в лошадиных дозах. То есть здоровые половозрелые традиционно ориентированные мухи-самки не могут конкурировать с трупом в плане сексуальной привлекательности. Они перестают интересовать фертильных самцов; те устремляются к трупу, чтобы заразиться и разносить паразита дальше.

Оса аргирафага парализует паука и откладывает в него свои яйца. Вылупившаяся личинка управляет пауком, заставляя его плести особую паутину, которой нет в его обычной программе. Более прочную паутину, в которой она и построит свой кокон.

Самка усоногого рака саккулины прогрызает панцирь краба и образует на его теле нарост, куда проникает самец. Самка откладывает яйца, которые краб вынашивает как свои. При этом меняется и тело краба — самец становится похожим на самку даже внешне. У него перестают развиваться бойцовые клешни и уменьшаются мужские половые железы.

Костя вновь сделал глубокую затяжку.

— Достаточно?

— Более чем, — ответил Борис, — теперь я вообще перестал что-либо понимать. А что в лаборатории думают конкретно о нашем паразите?

— У нас пока нет единого мнения, — ответил Костя. — Многие считают, что он заставляет стрелочников участвовать в ритуалах с поцелуями — это способствует его распространению. А некоторые даже полагают, что именно он задаёт и основные положения религии добра — чтобы по возможности сберечь своих носителей, не расходовать их понапрасну в бессмысленных стычках. Большинство, конечно, считает это бредом; но уже несколько дней все в лаборатории между собой называют нашего паразита пацификом.

16

Вечером Леонид позвонил Динке. Трубку она взяла после шестого гудка.

— Хочешь поговорить о Господе нашем и чудесном спасении избранных?

Леонид поморщился, как от зубной боли.

— Динка, ну не надо! Ты же знаешь, мне без тебя плохо. Просто хочу поговорить.

— О чём? О религии добра и света?

— Не надо, пожалуйста. Мне очень плохо. Во мне копится злость…

— А, так вот в чём дело! — перебила Динка. — Тогда вперёд, рецепт ты знаешь. И всё нужное у тебя под рукой — и Вера, и Надежда, и Любовь!

Леонид замолчал. Он ждал, что Динка сейчас отключится, но она оставалась на линии, продолжая дышать в микрофон. Леонид ухватился за этот шанс.

— Дин, почему ты со мной так?

— А как надо? Я же не знаю, до какой степени тебе промыли мозг в вашей секте.

— Это не секта. У нас скорее философское общество.

— Философское общество, где на встречах целуются взасос? Ты сам-то себя сейчас слышишь?

— Согласен, это не совсем обычно. Но почему сразу секта?

Динка фыркнула в трубку.

— Утиный тест. «Если что-то выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, вероятно, и есть утка».

— Понятно, — вздохнул Леонид. — Дин, мне сейчас правда очень хреново. Давай ты просто выслушаешь меня без этих твоих подколок.

Динка молчала, и он продолжил:

— Я был у Горева только один раз, больше к нему не ходил. Честное слово. Но мы иногда встречаемся. В парке, если тебя это интересует. Он говорит очень убедительно, и я ему верю. А потом ты говоришь убедительно, и я верю уже тебе. Но это же нелепо — так метаться. Получается игра в испорченный телефон.

— И что ты предлагаешь? — спросила Динка.