Биополис

Повсюду слышны были маленькие взрывы летящих к неприятелю пуль. Обороняющиеся прятались в подъездах, стреляли с крыш и даже иногда из-под люков канализации. Хоть победа и казалась близкой, а линии сопротивления крошечными, но главная опасность могла таиться в каждом доме, каждом холодном безразличном окне.

Один из солдат передового отряда, с атакующей стороны, наклонился и сорвал нежный крохотный цветок, что распустился возле мёртвой головы со стеклянным глазами. Затем пнул чуть в сторону шапку с лежащего тела. Нигде не было крови. Солдат отвернулся.

Вдруг, стеклянные ещё секунду назад глаза моргнули и сверкнули жизнью. Рука дёрнулась, пытаясь нащупать винтовку. Первый тихий вдох. Впереди стоял неприятель — нужно было убрать его с улиц родного и важного города. Ему всем сердцем ненавистно хотелось удалить, стереть эту надменную фигуру, что чувствовала себя хозяином на чужой земле, что так беспечно и без капли сочувствия уничтожает тысячи его друзей, близких и родных. И он нашёл винтовку, дёрнул затвор, и выстрелил. Затем ещё раз. Неприятель пал.

Нужно было быстрее спрятаться, и городской доброволец, подхватив шапку чуть в стороне, в несколько движений обшарив карманы неприятеля, двинулся к лестнице, вниз. Нечего было прохлаждаться — орды врагов ждали своей пули, даже если в его обойме их было всего пять. На каждую из пяти — уже минус пятёрка злой силы. А сколько таких, как он? Тысячи горожан. Он знал, что каждый из них будет сражаться. Он обязан был вложить всё, что имел, в их общую будущую победу.

Продвигаясь всё дальше по улицам города, атакующие сильнее замедлялись, словно погружаясь в густую трясину. Росло сопротивление с тыла, и кроме атаки защищающихся впереди, приходилось уже защищаться самим сзади. Некоторые взводы попадали в клещи и уничтожались обороняющимися. Нужно было занять здание городской администрации, но с каждой сотней метров вперёд, шквал огня сопротивления становился сильнее и ожесточённее. Пока атака не захлебнулась и не встала, не продвигаясь ни на метр.

— Почему? Нас же больше… — задавался вопросом молодой офицер. Он подошёл к окну и чуть-чуть робко выглянул. — Я вижу окна этой проклятой администрации. Но если двинусь туда — застрелят из окон напротив. Они везде, повсюду. Как крысы…

— Они, — начал перебинтованный на плече солдат, дико и испуганно смотрящий в землю, — не умирают… Они… встают. Снова… Я убил пятерых. И двое при мне встали. Я стрелял в них. Стрелял и стрелял. А они просто открывают глаза через несколько минут. И встают…

— Я подложил даже под одного гранату, — сказал другой солдат, нервно курящий сигарету. — Но он не разорвался. Просто тело чуть подпрыгнуло, а потом встало. Я… я не знаю.

— Они подходят к дому, — вдруг, выпалил офицер. — На позиции!

И солдаты, кое-как поднимаясь, заняли позиции для отражения контратаки. Теперь уже они находились в ловушке городского дома, который так беспечно и скоро посчитали своим. Но они не знали, что огромный кирпичный каркас станет надгробием на их невольной братской могиле.

Горожане верили, что они победят и, словно склонившись над их силой воли, сама Смерть отступила. Они падали замертво, озаряя столь ценную для них землю тёплой алой кровью. Земля быстро впитывала в себя эту сакральную жертву и покрывалась ковром ярких нежных цветов. Мёртвые вставали и шли воевать, продолжая самое важное, что было в их жизни — приближая коллективную мечту. Их мёртвая цепкая хватка оживала, и винтовка, надеявшаяся уже на покой, вновь пускалась в дело.

Силы атакующих таяли. Близился полдень, а здание администрации оставалось таким же далёким, как и прежде. Атакующие солдаты запрашивали артиллерию, но иногда сами становились её жертвой. Защищающийся доброволец же, выбравшись из завала, убегал в соседние кварталы и продолжал борьбу.

В полдень случилась последняя попытка прорваться сквозь густую пелену городского сопротивления к зданию администрации. Сотня танков, под прикрытием двух десантных взводов, бросилась сквозь разрушенные здания к городской площади.

Казалось, обороняющиеся не успевали отразить наглую атаку, но, вдруг, из всех сторон на колонну танков посыпались выстрелы противотанковых орудий. Это были последние снаряды — последняя линия, которую отважные горожане готовы были оборонять до предсмертного вздоха. Они не хотели отдавать мозг своего города врагу, чтобы тот надругался над их ценностями и символами — в том числе и теми, что развиваются на крыше. Люди выбегали из зданий и забрасывали внутрь кабин танков гранаты, чтобы уничтожить оставшиеся заблокированные машины. На улице завязалась тесная жестокая бойня, но вновь убитые люди вставали и не оставляли ни капли надежды десанту атакующих.

После этого был получен приказ отступать. Понеся огромные потери, атакующие отошли сначала на границу города, а затем и оттуда воодушевлённые горожане выбили их на десять километров. Тысячи солдат противника были взяты в плен. Враг безвозвратно потерял больше половины своей северной армии.