– Вам должно быть известно, что однажды ступив на путь Райана, вы уже не сможете сойти с него. Вы живете там, вы работаете там. Возможно, вам удастся неплохо устроиться. Но вы никогда не сможете покинуть это место. У нас не так много правил, но это одно из них. Нужно принять определенные обязательства. Вы готовы к такому?
Фонтейн взглянул на водную гладь, как будто раздумывая, собирая по кусочкам великую истину. Затем он кивнул самому себе. У них в приюте был паренек, который всякий раз, когда монахини спрашивали, хочет ли он угодить Богу, смотрел на них затуманенным взглядом. Тот мальчик закончил священником. Фонтейн придал своему лицу то затуманенное выражение веры. Он ответил:
– Полностью, Шеф.
Салливан окинул его долгим, пристальным взглядом, потом хмыкнул:
– Что ж, мистеру Райану понравились ваши письма. И он принял решение предложить вам место в городе. Говорит, что вы заслужили это своим бдением здесь. Я думаю, что мы дадим вам шанс. Такое же предложение для ваших людей.
– Так, когда мы отправляемся? Я имею в виду в Восторг…
Салливан усмехнулся и развернулся, чтобы посмотреть на воду, потом кивнул:
– Прямо сейчас.
И ровно в этот момент команда траулера зашумела: все указывали на подлодку, показавшуюся в шипящей пене волн всего в сорока ярдах от левого борта.
7
– Так в чем проблема с этой Тененбаум? – спросил шеф Салливан. Он поудобнее уселся на жестком, маленьком стуле с прямой спинкой напротив стола Синклера. За большим круглым окном, располагавшимся позади стола, на фоне океанского индиго ярко светилась красно-золотая неоновая надпись «СИНКЛЕР СОЛЮШЕНС».
Август Синклер потер гладко выбритый подбородок, словно сам сомневался в ответе. Фармацевтический инвестор был опрятным, по-своему красивым панамцем тридцати лет, с едва заметной линией усов. Вам пришлось бы приблизиться к нему вплотную, чтобы убедиться, что они не нарисованы карандашом.
– Что ж, видишь ли, она работает на нас. Я не понимаю, над чем именно, что-то связанное с наследственностью, но я большой поборник науки. Я думаю, это одна из причин, почему Эндрю пригласил меня в Восторг. Новые изобретения, новые лекарства – вот где деньги. Почему, если человек может…
– Мы говорили о Бриджит Тененбаум, – напомнил ему Салливан. У Синклера была склонность к пустой болтовне. И уже почти пять часов. Дома шефа службы безопасности ожидала встреча с початой бутылкой напитка, который в Восторге почитали за скотч.
– Эта Тененбаум, – начал Синклер, проведя пальцем по тонкой линии усов, – она чертовски своеобразная женщина… Я просто хочу убедиться, что если она работает на нас, то не нарушает наших здешних правил. Одно время у нее была собственная лаборатория, которую финансировала пара заинтересованных лиц, но эти двое выбросили ее, как горячую картошку. Видишь ли, всплыла старая история, что в былые времена она ставила эксперименты на людях для одного из докторов Гитлера. Вивисекция и – даже думать не хочу обо всем этом. Сейчас в «Солюшенс» мы проводим эксперименты на людях, ты знаешь, но мы не убиваем их. И не заставляем. Им хорошо платят. Если у мужчины порыжели волосы, и он неделю-другую вел себя как макака, и это не влечет последствий в долгосрочной перспективе…
Салливан начал смеяться, но понял, что Синклер не шутит.
– Но Тененбаум, – продолжил Синклер, – она выкачивает кровь из людей ведрами, там не один пострадавший.
– Вы боитесь, что делаете что-то… неэтичное? – это было слово, которое в Восторге использовалось не так уж часто.
Синклер моргнул:
– Хм? Неэтичное? Черт, шеф, в течение долгих лет я думаю об альтруизме и всем подобном так же, как и Эндрю. Почему, как думаешь, мне удалось попасть сюда раньше многих? Волноваться об этике – я этим не занимаюсь. Я прибыл сюда, чтобы разбогатеть; ты не поймаешь меня за благотворительностью, – он ткнул пальцем в Салливана, чтобы подчеркнуть свои слова, – ни для одного человека, ни для толпы людей. Я читаю каждый выпуск «Популярной науки и механики» от корки до корки. Я приверженец научной философии Восторга. Но…
– Да?
– Здесь все-таки есть