Бирит-нарим (СИ)

   За разговором вечер тянулся медленно, огонь дрожал в светильниках, пламенные тени скользили по стенам. Барка спрашивал про другие страны, про места, где побывал Лабарту, но говорить было трудно, снова и снова мысли возвращались к Баб-Илу. И начинал рассказывать, и не мог договорить, слова ловил на ощупь и замолкал. И когда ночь вступила в свой самый темный час, и душа потерялась в ней, тогда сказал: "И я знаю теперь... что счастья в любви не может быть". И, глядя на обращенного Барки, думал:Высшая радость -- оживлять своей кровью... Но у меня обращенных не будет больше.

   И сейчас, глядя как искрится солнце на морской глади, гнал непрошенную мысль, но она уходить не желала.

   Больше никогда... оживлять своей кровью не буду...

   -- Видишь? -- спросил глава мореходов, указывая вперед. -- Вон Ако.

   Там, вдалеке, горная гряда спускалась к морю и похожа была на тень неба. Лабарту улыбнулся.

   Должно быть кедры растут там...

   -- Нет! -- Собеседник взмахнул рукой, указал вновь. -- Ты смотришь не туда! Ако ближе!

   Лабарту перевел взгляд и впрям увидел, -- город-крепость, еще крохотный, едва различимый, но нет сомнений -- брат другим городам побережья.

   -- Мой корабль не поплывет дальше Ако, -- продолжал мореход. -- Но если хочешь дальше отправиться морем, то без труда найдешь тех, кто держит путь дальше вдоль берегов Кнаана. И до Азы сможешь доплыть и до Египта...

   До Египта.

   До страны, где не чтут законов и правил, откуда приходят демоны, демонами себя не считающие... Лабарту мотнул головой, отгоняя воспоминания.

   Должно быть, это знак.

   -- Нет, -- отозвался Лабарту. Говорил он легко, и смотрел на берег, на скалы и зеленые заросли. -- Нет мне нужды дальше следовать морем, ведь я плыл в Ако.

***

   Он шел весь вечер и всю ночь, шел быстрее, чем ходят люди, и не мог остановиться. Воздух пьянил, а земля под босыми ногами с каждым шагом словно толкала вперед, звала. Кровь, утолившая вчера жажду, наполнила его ослепительной силой, и хотелось лишь идти, вперед, в темноте, под россыпью тысяч звезд.

   Но утро уже миновало, настал день, -- солнце пылало над головой, текло теплом по коже. И Лабарту остановился, вдыхая полуденный свет.

   Кругом шелестели травы, голоса птиц сплетались со стрекотом цикад, и аромат весны кружил голову. Тропа бежала, то поднимаясь, то спускаясь, и насколько хватало глаз волнами простирались холмы.

   Столько земель повидал я, но нигде не видел...

   Яркой, многоцветной была весна в степи, а в землях севера, -- живительной, освобождающей душу. И все же, нигде...

   ...не видел, чтобы так...

   Пытался понять, но даже в мыслях не смог подобрать слов.

   Тогда засмеялся, шагнул прочь с тропы и упал в траву, подставив лицо солнечным лучам. Слушал, как перекликаются птицы, искал знакомые голоса: вот горлица, а вот аист... Но усталость минувших дней подкралась незаметно, и Лабарту закрыл глаза.

   Так странно, словно и не три тысячи лет миновало со дня, когда я родился... Мысли вспыхивали и гасли среди золотого и алого света. Словно бы снова стал юным... Моложе, чем был, когда бежал из Лагаша... Моложе, чем был, когда Шебу и Тирид покинули город... Совсем юным...

   Полдень окутывал теплом, проникал в душу. Звуки отдалялись и гасли, воспоминания растворялись вдали. И сновидения уже увлекали в солнечный водоворот, когда сердца коснулась мысль, --

   Я счастлив...