Бирюк

Камнев буквально за пару часов нарыл для меня кучу инфы, позволившей с почти стопроцентной точностью установить круг подозреваемых. Пробил, само собой, незаконно и сугубо по знакомству, телефон Орехова, и тут же выяснилось, что последние пару месяцев он несколько раз в неделю по два-три часа обретался рядышком с телефоном Ольшанской Мариэллы. Да и вообще между данными абонентами велось активненькое такое общение ясно какого характера. И еще оба — и Орехов, и Ольшанская — частенько разговаривали еще с одним и тем же субъектом.

Боев промчался с поквартирным обходом в доме, где жила Сашка с бывшим, и даже в соседние наведался. Опросил там всех, кого застал дома, и подозреваю, что очаровал любую женскую особь, учитывая, сколько ему наболтали.

Эх, Сашка-Сашка, ничегошеньки ты под собственным носом не видела. Пенсионерки-соседки и те мигом срисовали, как муженек твой, гондон, за ручки трепетно сеструшку придерживал да шептал чего-то и в глазки заглядывал, когда до такси ее провожал после того, как она у вас гостила. На самом деле я предпочел бы, чтобы ты и дальше всего этого не знала. Ну зачем оно уже? Просто не думал, что эта девка настолько наглая, чтобы примчаться так сразу и подставиться настолько. Ну не от кого ей было еще о смерти любовника узнать типа официальным порядком. Времени-то тут прошло всего фигня. А раз уж явилась сама и подставилась, то пришлось сразу колоть. Хреново, что при тебе, Сашка. Ну да черт с ним уже. Теперь узнала и забывай обо всем к херам про все. Предателей нужно разом и из жизни своей, и из памяти выкидывать.

Да, я умный прямо, когда других касается. Сам так и сделал, как же. Не появись ты, девочка-солнце, и до сих пор бы бухал да жалел себя, дебила.

— Кто он? — грозно громыхнул Иван Палыч над так натурально убивающейся Мариэллой. Смотришь — и почти веришь гадине. А ведь мое чутье орет, что брешет, как дышит, тварь. Монстр внутри аж заворочался. Так и подмывает за горло взять и душу вытрясти, хотя баб трогать — это совсем дно. Но она разве баба? Змея! Хотя, может, и грех таких вот со зверьем каким сравнивать.

— Па… Паша! — выдала гадюка, и я засек краткий, но острый взгляд на Ольшанского. Глянула, как прицелилась. Рыдает, а реакцию отслеживает. — Сысоев!

Ага, а вот и персонаж, с которым они с Ореховым общались частенько, озвучен.

— Кто это? — тихо спросила Сашка, что вцепилась в мою руку, держась за меня и этим хоть чуть угомоняя подступающую к горлу ярость вперемешку с отвращением.

— Врешь, сучка! — внезапно рявкнул Ольшанский, и его шатнуло. Побелел и за сердце схватился.

— Папа! — крикнула Сашка, и мы метнулись к нему вдвоем.

Но Иван Палыч махнул рукой, останавливая нас.

— Так, все. Молодежь, идите давайте! — хрипло сказал он, отчего-то не глядя на Сашку, только на меня, причем с красноречивым нажимом. — А ты, Манька, со мной пошли.

— Что это значит? — опешила Сашка, а ее отец просто молча схватил за руку Мариэллу и попытался утащить ту с кухни.

— Нет! — взвизгнула сучка и, вырвав руку, цапнула со стола нож и метнулась в противоположный угол. — Я теперь молчать не буду! — заорала она, выставив оружие, как она думала, перед собой, и ее всю аж перекосило от злости. — Хочешь знать, кто такой Паша Сысоев, сестричка? Брат он твой! Родной! По отцу!

— Заткнись! — пошел на нее Ольшанский, а я пихнул на всякий случай Сашку себе за спину. Хуй его знает, куда эту ядерную боеголовку в истерике мотнет. — Не мели, чего не знаешь!

— Знаю! — Мариэлла замахала лезвием, пятясь от дяди. — Наш дорогой дядя Ваня по молодости-то ребенка заделал, а жениться на его матери не захотел, он же тогда уже с твоей матерью встречался! И признавать сына не захотел. Деньгами да подачками всю жизнь откупался. Даже на работу вон его к себе взял. А вот в дом свой никогда не приглашал. И родства не признал, даже когда мать твоя померла. У него же дочь только одна — единственная, принцесса любимая и всему наследница!

— Рот поганый закрой! — рыкнул Иван Палыч, наступая на дурную бабу, но я его резко окликнул. Чего опять лезет куда не надо. Не учили тебя на людей с ножами ходить, так и отойди, не геройствуй. — Никакой Пашка мне не сын! А мать его — шалава по жизни! С кем только не путалась!

— Стой! — велел я Сашке и, подняв для вида обе ладони, пошел на психичку. — Отдай, порежешься, платьишко попортишь. Дорогое небось.

— Пошел вон! — заверещала она, мечась теперь взглядом от меня к дяде и обратно. — Сволочь! Откуда она только взяла тебя?!

— В лесу нашла, — ухмыльнулся я, — там, куда ты ее на смерть послала.

— Не я! Пашка это! Мы с Гошкой только денег хотели! А он — чтобы Алька сдохла! Чтобы ты узнал, дядя Ваня!

Естественно, выпад мой она зеванула. Вывернув ей кисть, нож я отбросил подальше, и навалился, прижимая к стене, пока змеища билась, чуть ли на пену не исходя. Выдохлась через пару минут, едва глухим меня не оставив.

— Давай, Коля, веди ее отсюда! — приказал Ольшанский, явно тоже намереваясь уйти.

— Нет! — внезапно громко и твердо сказала Сашка. — Никто отсюда не уйдет, пока я не узнаю все.

— Дочь, потом все. Мы сами разберем…