Бирюзовая тризна

Автоматические аппараты очень плохо воспроизводят кадры против света, к тому же, эти потеки проявителя…

Но вдруг я сообразил, что потеки проявителя здесь совершенно не причем. А гораздо больше это смахивает на желто-зеленое пятно через все три кадра. Только последние три.

Я почувствовал, как похолодело у меня в животе, и как бешено колотится о ребра мое готовое вот-вот выскочить сердце. Дрожащими руками я запихивал пленку и снимки обратно в пакет. Я рассыпал их дважды, но после того, как мне удалось наконец привести все в порядок, я схватил, как хватается за соломинку утопающий, телефонную трубку и набрал номер.

Глава 11

Я знал, что Гейб Марчмен должен быть дома — просто потому, что он никуда не выезжает. Он имел мудрость купить что-то вроде ранчо к западу от Лодердейла, пятиакровую заброшенную ферму. В самом центре он поставил дом и больше не переступал границ своей земли. Когда-то он был армейским фотографом, одним из самых лучших, пока шальная бомба не раздробила ему ноги по самые коленные чашечки, на всю жизнь приковав его к инвалидному креслу. На маленькой ферме, кроме него самого, жила его жена Дорис, китайско-гавайской национальности, семеро их детей, шесть лошадей и бесчисленное множество собак, кошек, гусей, уток и прочей живности. Словом, королевство было маленькое, шумное и бестревожное. Одной из достопримечательностей фермы была фотолаборатория хозяина, почти такая же большая, как жилой дом. Он проделывал там свои эксперименты, всячески колдовал и считал себя одним из счастливейших людей на свете.

Мы с Дорис вышли навстречу друг другу одновременно: она из дома, я из машины.

— Он ужасно сердит на тебя, Тревис, так что тебе и вправду придется остаться на барбекю. Он ведь очень любит поболтать с тобой. И поболтать, и расспросить тебя обо всем, что творится в мире.

— Я должен остаться, потому что он сердит?

— Потому что, как он сам сказал тебе по телефону, ты никогда не приедешь просто так, а только если у тебя что-то случилось.

— Вот ведь странность, правда? Это потому, что каждый раз я боюсь остаться здесь навсегда. Я очень люблю бывать у вас. Что происходит?

Дорис вынесла из Китая восхитительный оттенок кожи и детское телосложение, что делало ее похожей скорее на сестру собственной старшей дочери, которой было уже лет тринадцать.

— Что происходит? — переспросила она. — Мы расстраиваем дни своей жизни на никчемные вещи, тогда как должны были заботиться совсем о другом. Все-таки я надеюсь, что ты останешься и поешь с нами. Да? Прекрасно! Пойдем, поздороваешься с Гейбом.

Мы обошли большой дом и вошли со стороны сада. Гейб, пыхтя, инспектировал длину нового бассейна, передвигаясь исключительно силой своих мощных рук. Увидев нас, он задержался и поднял вверх три пальца.

— На три гребка больше, — пояснила она. — Его лучший результат был сорок, а он все хочет его побить.

— Помогает?

— Да, конечно! Весь тот год он в первый раз почти не чувствовал болей. Бедный трудяга. Он ненавидит упражнения.

Очень скоро Гейб выкарабкался из бассейна, влез в мохнатый купальный халат и, склонившись над лестницей, принялся вытирать мокрые волосы. Потом устроился на своих легких костылях и лихо подлетел к нам.

Усевшись на стеклянную крышку стола на веранде, он изучающе оглядел меня.

— Ну, что у тебя там?

— Ничего себе приветствие!

— Ничего себе голос у тебя был, когда я поднял трубку! Я бы очень удивился, если бы это не отразилось на том человеке, чей голос я слышал. Ну так, я тебе скажу, какой бы ни была твоя проблема на этот раз, она скорее личная, чем профессиональная.

— Дорогой! — сказала Дорис.

— Все в порядке, — сказал я. — Не вижу ничего удивительного в том, что для Гейба все написано на моей физиономии. Я думаю, для него это не первая перекошенная физиономия с проблемой скорее личной, чем профессиональной.

— Глаза — зеркало души, — ответил Гейб. — Но о многом говорят и морщины на лбу, и сжатые губы. Но в основном, конечно, глаза.

— Некто, очень дорогой мне человек, попал в ужасное положение. Я не знаю. Может быть, и нет. Все зависит от того, что ты мне скажешь. Я, признаться, почти не хотел обращаться к тебе.

— Тебе нужна моя лаборатория?

— Может, ты мне скажешь прямо здесь. Вот. Пленка из двенадцати кадров, «кодаколор», проявленная в дешевой мастерской. Скажи мне, что ты о них думаешь.

Он вытащил кадры из пакета и разложил их пасьянсом на стекле стола. Я следил за тем, как он отложил три «пустых» кадра с баком «Лани».