– Зато я знаю! – ответила я. – Тебе было интересно шпионить за мной! Ты не мог отказать себе в этом удовольствии! Да ты хоть приблизительно понимаешь, какое это для меня унижение?
– Эмили, милая, – пробормотал он, – не надо так, никто тебя не унизил…
– Ты мерзкий лжец!
– Я не лгал тебе. Ни в письмах, ни в жизни – по крайней мере в большинстве случаев.
Я открыла рот. Изнутри рвался истерический хохот – а как еще на это реагировать?..
– Эмили, – спокойно проговорил он, – ты мне нравишься, и это не ложь.
– С людьми, которые нравятся, так не поступают, – возразила я.
И по выражению его лица поняла, что даже ему на это нечего ответить. – Я знала, – тихо проговорила я и опустила голову. – Всегда знала. Связываться с тобой – большая ошибка.
– Пожалуйста, не говори так, Эмили. Никакая это не ошибка.
Я не ответила, упорно глядя вниз.
– Все кончено? – спросил он.
– Что кончено? Ничего и не было. Ну, поморочили друг другу голову… Пропусти меня к двери.
– Но если я не хочу?..
– А это твои проблемы. Такова жизнь. Никто не спрашивает нас, хотим мы чего-то или нет. Или ты всерьез полагаешь, что я хотела, чтобы ты водил меня за нос?
Его лицо окаменело, словно превратилось в маску.
– Я ненавижу тебя, Элиас Шварц.
Мне уже было все равно, придется дотрагиваться до него или нет. Больше ни секунды не могла я находиться в этом холле. Но, к моему удивлению, Элиас опустил руки и отошел от двери. Не глядя на него, я пронеслась мимо и в следующий миг выскочила на холодный ноябрьский воздух. Съежившись, я обхватила себя руками.
Я солгала. Ненависти к Элиасу я не испытывала. Единственный человек, которого я ненавидела, – это я сама.
Уже который час я бродила по Берлину. Ноги несли меня сами. Каждый раз, натыкаясь на автобусную остановку, я замедляла шаг. Но стоило подумать о доме, о кровати, на которой я недавно лежала с Элиасом и которая до сих пор хранила его запах, как я опускала голову и брела дальше.
В голове было глухо и пусто. Происшествия сегодняшнего дня были еще слишком свежи, чтобы их осознать, но уже слишком стары, чтобы их переживать.
Когда играешь с огнем, немудрено обжечься.
Любая мать предупреждает ребенка: не трогай плиту! Я сама для себя была такой матерью, а потом решила проигнорировать собственное предостережение и все-таки протянула руку. А теперь гадаю: как залечить ожоги?
Темнело. Я не знала, где нахожусь. Улицы казались и знакомыми, и в то же время чужими. Словно я здесь впервые, хотя бывала во всех этих местах по сто раз.
Стало холоднее. На мне были только джинсы и обычный свитерок. Не далее чем вчера ноябрьский вечер казался мне таким теплым… А теперь холод пробрал до костей, угнездился в них и, казалось, сеял внутри тьму и безнадежность.
Звякнул телефон. Я натянула рукава до самых пальцев, крепче обхватила себя руками и поплелась дальше.
Было уже поздно, когда я невесть как выбрела к общежитию. Лишь в нескольких окнах еще горел свет. Руки и ноги онемели от холода, пальцы я даже не чувствовала. Будь моя воля, я бы никогда сюда не вернулась. Но здесь мой дом. Нужно же где-то ночевать.
Я заставила себя подняться по лестнице и вынула из кармана ключ. Руки так закоченели, что я справилась с замком только с четвертой попытки. В комнате было темно и, как мне показалось, очень тепло. Но, как всюду и всегда, первое впечатление и тут оказалось обманчивым.
Я зажгла ночник и увидела на своей кровати лист бумаги.
Я отложила записку. Некоторое время смотрела на кровать – смотрела и не могла отвести взгляд. Затем пошла в ванную и закрыла дверь. Пустила воду и сунула пальцы под кран. Теплая струя окатила их – словно тысяча иголочек впились в кожу. Я держала пальцы под водой, пока боль не прошла. Через несколько минут руки из синеватых стали красными, и я почувствовала, что в них потихоньку возвращается жизнь.
Если бы все можно было так легко исправить.
Вытерев руки полотенцем, я вытащила из кармана джинсов телефон. Два пропущенных вызова и одно сообщение.
От: Алекс
От: Эмили