Бирон

Митава, жившая все это время чутко-напряженной, нервной жизнью, проснулась от топота и грохота входивших «войск».

— Что это такое? Was ist das? Diese Soldaten… Aber was soll das bedeuten?[8] — в недоумении и испуге высовывались из готических окон буколических домов головы достопочтенных бюргеров в ночных колпаках и бюргерш в спальных чепцах.

А «светлейший» Данилыч, по-видимому, не на шутку возомнил себя ликующим триумфатором, Ганнибалом, Юлием Цезарем.

— Я покажу вам, как не повиноваться Российской державе, раз я, Меншиков, желаю быть вашим герцогом! — шептал он, упоенный своей властью.

Утром к нему явился Мориц Саксонский.

Меншиков принял его надменно, почти грубо. «Пирожник» закусил удила и плохо отдавал себе отчет в том, что делает.

Мориц после нанесенного ему герцогиней оскорбления был тоже взвинчен до последней степени.

Эта встреча соперников по претендентству на курляндскую корону не предвещала ничего доброго.

— Узнав, что вы избраны герцогом, ваше сиятельство, я нарочно прибыл в Митаву, чтобы опротестовать такое избрание сейма, — начал Меншиков.

Мориц, выпрямившись, воскликнул:

— Вот как?

— Да, это — воля и желание государыни императрицы.

— Теперь — увы! — это поздно, ваша светлость! Вы опоздали: сейм кончился, чины разъехались. Сейм выбрал меня, и никого иного теперь выбрать он не может, — насмешливо проговорил Мориц.

— Это мы увидим! — гневно воскликнул Меншиков. — Герцогом Курляндским желаю быть я!

— Ну, одного вашего желания еще недостаточно, чтобы так и случилось, — звонко расхохотался Мориц. Злоба к человеку, который так оскорбил его перед Анной Иоанновной и так опозорил его, заклокотала в побочном сыне короля Августа, и он резко продолжал: — Я явился к вам, милостивый государь, только как к представителю ее величества государыни императрицы, с целью оповестить вас о моем избрании, дабы это, через вас так же, стало ведомо ее величеству. Избавьте же меня от удовольствия слушать ваши гневные смешные запугивания! Потрудитесь не забывать, что вы говорите с сыном короля и избранным герцогом Курляндским.

Голова Морица гордо откинулась назад, в глазах засветилось глубокое презрение к стоявшему перед ним худородному выскочке.

Меншиков побагровел от бешенства.

— Я… я не знаю… официального сына короля Августа Второго; я знаю только графа Морица Саксонского, вступать с которым в брак я вчера именем императрицы запретил ее высочеству и светлости Анне Ивановне, — хрипло произнес он. — Кха, кха! И понимаете… понимаете, вы никогда не получите руки ее высочества!

Мориц презрительно усмехнулся:

— Вы, по-видимому, любезнейший, полагали удивить, поразить меня этим сообщением? Но вы жестоко ошиблись: я сам раздумал брать себе в супруги особу, забавляющуюся во вдовстве с полутайными, полуявными фаворитами. И если я вчера не бросил этого в лицо «русской царевне», то единственно потому, что воспитал в себе рыцарский взгляд на женщину, тот взгляд, о котором вы, конечно, вследствие вашего низкого происхождения не имеете и представления. А вот за те фразы, которые вы изволили произнести о моем царственном, — Мориц ударил себя в грудь, — происхождении, я от вас потребую сатисфакции.

— Что?! — вскочил Меншиков. — Вы мне грозите? — Он распахнул окно, ведущее во двор. — Вы видите этих солдат, мой конвой, отряды войск?

— Вижу.

— Так я… так я сию же минуту велю схватить вас, как дерзкого безумца-авантюриста! — крикнул светлейший.

Мориц огляделся.

Они были одни.

Он высоко взмахнул правой рукой и ударил Меншикова в лицо.

— Вот как принц крови отвечает на дерзости таких хамов-выскочек, как ты! — крикнул он.

Меншиков пошатнулся и совсем растерялся.

Прежде чем он опомнился, Мориц уже вышел и в дверях бросил ему:

— А секундантов своих я вам пришлю!

Нетрудно вообразить, что происходило со «светлейшим». Когда к нему по его зову явились маршал и канцлер Кейзерлинг, он в припадке неукротимого бешенства перешел все границы благопристойности.

Он брызгал слюной и, ударяя себя по Андреевской ленте, кричал, как одержимый:

— Не допущу! К черту этого Морица! Я вас заставлю отменить выборы! Я… я вас в Сибирь сошлю!

— Ваша светлость! — удерживала Меншикова его свита.

Но он, ругаясь скверными словами, входил все в большее и большее возбуждение.

— Я введу в Митаву двадцать тысяч войск! Я… я разрушу весь этот проклятый город!

Под вечер от Морица был прислан торжественный вызов на дуэль.

Разъяренный Меншиков вместо ответа послал отряд схватить этого «авантюриста». Но это безумное в чисто политическом отношении приказание не увенчалось успехом. Мориц скрылся.

Так окончился один из главных актов митавской трагедии, в которой несчастная Анна Иоанновна сыграла роль жертвы вечерней.

Началась долгая политическая митавская «заваруха».

VII Перед приездом великого чародея

Прошло несколько недель после тех событий, которые шквалом налетели на Митаву.