Бисмарк

Тем не менее постоянные отъезды «в деревню» имели для Бисмарка очень большое значение. Во-первых, они давали ему возможность не погрязнуть в решении тактических вопросов и в суматохе текущих дел. Варцин стал для Бисмарка местом спасения не столько от работы в целом, сколько от изнуряющей «текучки». «Здесь меня не найдет ни один гонец с депешами!» — однажды воскликнул он, прогуливаясь по дальним дорожкам парка[541]. Тут он мог спокойно продумывать свою политику, разрабатывать проекты ключевых решений, анализировать информацию. Во-вторых, они позволяли ему почувствовать себя сельским помещиком. Для «железного канцлера это было очень важно: он вовсе не хотел раствориться в государственных делах. Политика являлась для него всепоглощающей страстью, но поглощение происходило отнюдь не без сопротивления со стороны самого Бисмарка. Он любил играть со спасительной мыслью о том, что в любой момент может подать в отставку и уехать из суматошного Берлина. Прогулки по лесам, уединение в тиши комнат, инспекции окрестных полей — все это давало «железному канцлеру» возможность ощутить наличие своей приватной сферы, куда не было доступа политическим баталиям и интригам.

Навестив Бисмарка в 1868 году, Кейзерлинг услышал от него, что политика ему совершенно наскучила и теперь он лишился всякого честолюбия[542]. Такие сентенции неоднократно повторялись и в дальнейшем. И действительно, «железный канцлер» одновременно не мог обойтись без политических баталий и жаждал уединения в лесных чащобах. Это были две стороны его натуры, конфликтовавшие друг с другом десятилетиями: сельский юнкер и энергичный дипломат, сын Бисмарка и внук Менкена. Ни одна из них не могла победить другую.

Фигура «железного канцлера» в этот период весьма неоднозначно воспринималась в германском обществе. Для некоторых — их было меньшинство — он являлся прусским реакционером, гонителем христианской веры или прислужником эксплуататоров. Однако для большинства немцев Бисмарк являлся безусловно положительным героем. Бисмарк еще не стал тем символом германского единства, каким окажется в XX столетии. Однако его популярность была очень велика. Германские университеты один за другим избирали его почетным доктором, а города — почетным гражданином. В его честь продолжали называть все, что только можно: от улиц до селедки. Художники рисовали его портреты, множество людей присылали ему подарки ко дню рождения.

Бисмарк прекрасно умел использовать эту популярность, однако не предпринимал никаких усилий для ее увеличения и в целом относился к ней равнодушно. Он был честолюбив, однако не тщеславен. Многочисленные почести порой даже раздражали его. Известна история о том, что, получив в 1871 году звание генерал-лейтенанта, Бисмарк раздраженно спросил, что на него можно купить[543]. Ему совершенно не нравилось ощущать себя живым памятником, и он частенько жаловался на то, что даже на своем любимом курорте, в Киссингене, вокруг него постоянно собирается толпа почитателей и зевак.

Для Бисмарка годы после Немецкой войны были не только временем успехов. Ему приходилось много и напряженно работать, часто конфликтуя с различными силами в прусской политической элите. Ни один из весомых шагов не был сделан без того, чтобы преодолевать серьезное сопротивление со стороны короля, придворной оппозиции или иных политических противников. Эта напряженная деятельность и постоянная борьба подтачивали и без того серьезно подорванное здоровье Бисмарка. Баронесса Хильдегард фон Шпитцемберг отмечала в апреле 1867 года в своем дневнике: «Бисмарк болен настолько, что вряд ли выдержит больше»[544]. Сам он сетовал на многочисленные физические недуги, вызванные нервным истощением, В 1868 году канцлер жаловался Койделлу, что с трудом переносит общение со своим старым другом молодости и с нетерпением ждет отъезда Кейзерлинга, настолько напряжены его нервы[545]. Однажды на вопрос о том, почему он плохо выспался, Бисмарк ответил: «Я всю ночь ненавидел»[546]. Улегшись в постель, он не мог «отключиться» и продолжал продумывать варианты действий, вести мысленные диалоги со своими оппонентами, составлять речи; часто это продолжалось вплоть до раннего утра. Ее муж не спит, потому что злится, а потом злится, потому что не спит, — отметила как-то Иоганна[547]. В 1872 году на одном из приемов Бисмарк говорил: «Мои страдания объясняются по большей части бессонницей. Я не могу заснуть, что бы я ни делал. Я читаю, снова встаю, хожу по комнате, курю — ничто не помогает, и только к 7 утра я могу крепко заснуть. И тогда я сплю часто до двух часов пополудни. Я знаю, в этом виноваты мои нервы — их я оставил в Версале. И самое неприятное, что когда я не могу заснуть, меня отхватывает все то раздражение, которое я накопил, причем в усиленной степени, и в этом нет ничего приятного. Я нахожу прекрасные ответы на слова, которые меня разозлили, но из-за этого снова обретаю бодрость и прощаюсь со спокойным сном»[548].