Бисмарк

В сентябре посланник вернулся к активной политической деятельности — пока что на немецкой почве. Он встретился с принцем-регентом в Баден-Бадене и обсудил с ним политические вопросы. Вильгельм был неглупым человеком и считал необходимым выслушать точку зрения посланника в Петербурге, тем более что по некоторым вопросам придерживался схожих взглядов. Кроме того, продолжился диалог с Унру, который только что выступил в роли одного из основателей Немецкого национального союза — объединения либеральных политиков из разных германских государств, выступавших за национальное единство под эгидой Пруссии. Унру от имени национального движения выразил готовность сотрудничать с прусским государством, однако предупредил, что «мы ничего не будем делать в прусско-германских интересах, если прусское правительство бросит нас на произвол судьбы»[260]. Бисмарк довел эту точку зрения до сведения Шлейница. Однако министр иностранных дел, хотя и приветствовал доброжелательный настрой либералов, к самой идее сотрудничества с национальным движением отнесся настороженно. Каких-либо серьезных результатов в итоге достичь не удалось.

Поздней осенью 1859 года Бисмарк вновь отправился к месту службы, в Петербург. На пути в российскую столицу он вместе с семьей навестил в начале ноября своего друга Александра фон Белова[261] в его имении Хоэндорф. Здесь у Бисмарка оторвался тромб, закупоривший ранее поврежденную вену. К этому добавилось воспаление легких, которое, согласно мемуарам «железного канцлера», врачи считали смертельным[262]. На самом деле, боли были настолько сильными, что Бисмарк в какой-то момент воспринимал возможную смерть как желанное избавление от страданий. Однако могучий организм одержал победу, хотя она далась нелегко. Окончательное выздоровление произошло только весной 1860 года, причем лишь в марте семья смогла покинуть Хоэндорф. Иоганна тайно надеялась на то, что теперь ее муж больше не поедет в «омерзительный Петербург», выйдет в отставку и они наконец смогут зажить нормальной жизнью сельских помещиков[263]. Излишне говорить, что эти мечты были обречены остаться мечтами.

Тем не менее в Россию Бисмарк возвращаться не спешил. В апреле принц-регент вызвал его к себе вместе со Шлейницем и попросил обоих обосновать свои взгляды на внешнюю политику. Посланник заявлял, что необходимо сотрудничество с Россией и немецким национальным движением против Австрии, министр защищал взаимодействие с Австрией против французской угрозы. Выслушав обоих, принц-регент заявил, что в Министерстве иностранных дел все останется по-прежнему, чем весьма расстроил Бисмарка, метившего в кресло своего начальника. «Не хватало еще взять в министерство человека, который поставит все с ног на голову», — заявил позднее Вильгельм[264]. Бисмарку пришлось несолоно хлебавши возвращаться в Россию, на этот раз вместе с семьей.

Во время длительного отсутствия посланника дела вел 2-й секретарь посольства Курд фон Шлёцер[265]. Профессиональный дипломат, отличавшийся твердостью характера, далеко не сразу нашел общий язык со своим шефом, который был старше его на семь лет и привык руководить весьма авторитарно. В апреле 1859 года, вскоре после прибытия Бисмарка в российскую столицу, Шлёцер писал: «Мой новый шеф — человек, который действует безоглядно, […] человек силы, любящий театральные эффекты, который хочет производить впечатление, знаком со всем, хотя многого даже не видел, знает все, хотя очень многого не знает. Он привык только к молоденьким атташе во Франкфурте, которые при его появлении вставали навытяжку и дрожали»[266]. Действительно, Бисмарк все в большей степени вырабатывал свой личный стиль руководства, авторитарный, базирующийся на уверенности в собственной правоте и нетерпимый к чужой критике. Однако после первой фазы «притирки» друг к другу два дипломата нашли общий язык. Более того, Шлёцер стал доверенным лицом Бисмарка (которого в своих частных письмах называл «пашой»), оценившего способности и самостоятельность своего подчиненного и позволявшего ему спорить с собой, что, вообще говоря, терпел лишь от очень немногих людей. «Он — воплощенная политика. Все кипит в нем, стремится к деятельности. […] Замечательный человек, внешне полный противоречий», — характеризовал секретарь своего шефа в конце 1860 года[267].

В столице России прусский посол разместился во дворце графини Надежды Стенбок-Фермор на Английской набережной, окна которого выходили на Большую Неву. Дворец был сравнительно невелик, однако вполне вместителен. В любом случае, жалованье в 30 тысяч талеров не позволяло чего-то большего. Здесь Бисмарк провел последующие два года, занимаясь активной дипломатической деятельностью. Помимо всего прочего, прусское посольство должно было выполнять консульские функции — в Российской империи проживало около 40 тысяч прусских подданных. Это отнимало массу времени и сил, но позволяло Бисмарку достаточно близко познакомиться с положением дел в России, в том числе за пределами столицы.