Бисмарк

Фактически в течение всего времени своего пребывания в России Бисмарк вел одновременную игру на двух досках. С одной стороны, он использовал свои донесения министру иностранных дел и принцу-регенту о происходящем в России, чтобы повлиять на прусскую политику в желательном для него ключе. Так, он выступал за дружбу с Сардинским королевством, под эгидой которого в начале 1861 года произошло объединение Италии: «Я убежден в том, что если бы королевство Италия не появилось на карте, нам следовало бы его изобрести»[278]. При этом свои советы он порой маскировал под высказывания Александра II и князя Горчакова. С другой стороны, он использовал все имеющиеся в его руках дипломатические инструменты, чтобы оказать влияние на внутреннюю политику Петербурга, убедить российскую правящую элиту не идти иа уступки полякам и осторожнее подходить к процессу преобразований. Бисмарк во многом вел свою собственную политику, порой оказываясь в опасной близости от той черты, которая отделяет инициативу от самодеятельности.

Прогнозы будущего Российской империи были у прусского посланника довольно тревожными. Он писал в Берлин о «всеобщем убеждении, которое разделяют в том числе монарх и высшие правительственные круги: так, как сейчас, дальше в России продолжаться не может, необходимы обширные политические изменения. Однако не находится никого, кто смог бы воплотить это темное стремление к лучшему положению дел в форму четких и практичных предложений. Каждый ощущает, «что что-то должно произойти»; но поскольку никто не знает, что именно, трудно предположить, что удастся получить желаемый результат»[279]. По мнению Бисмарка, одной из главных причин подобного положения дел является низкое качество управленческого аппарата. «На мой взгляд, самой серьезной опасностью для российской державы является неизлечимый в долгосрочной перспективе вред от коррупции чиновников и офицеров; из него вытекает отсутствие любого правосудия и силы закона, что делает невозможным подъем общественного благосостояния и финансов», — докладывал он в Берлин осенью 1861 года[280].

В октябре 1860 года Бисмарк вместе с Александром П и его свитой отправился в Варшаву на встречу российского императора с прусским принцем-регентом и австрийским императором. Однако свидание трех монархов стало лишь бледной тенью былого союза «трех черных орлов». Никакие важные договоренности достигнуты не были; австророссийские отношения по-прежнему находились в районе точки замерзания. Не оправдались и надежды Бисмарка на получение министерского портфеля. «Мой паша в ужасном волнении. Пребывание в Берлине, тамошние беспомощность и путаница снова заставили кипеть его кровь. Похоже, он считает, что его час скоро придет, — писал Шлёцер в ноябре 1860 года. — Но подходит ли он Пруссии? Подходят ли ему пруссаки? В узком, ограниченном пространстве — этот вулканический темперамент!»[281]

Летом 1861 года Бисмарк отправился в отпуск в Померанию. В стране нарастал внутренний кризис, и кабинет министров в полном составе ушел в отставку. По указанию Вильгельма, ставшего в январе королем Пруссии, посланник приехал сначала в Берлин, а затем в Баден-Баден, где составил меморандум, посвященный решению германского вопроса. В нем он в основном повторил свои прежние тезисы, обращая внимание монарха на немецкий народ как потенциального союзника прусской монархии. Бисмарк писал, что в рамках нынешнего Германского союза изменить сложившееся положение — крайне невыгодное и для Пруссии, и для немецкого народа — невозможно, и делал революционное предложение: создать общегерманский парламент, при помощи которого Берлин мог бы преодолеть партикуляризм немецких династий. При этом он признавал, что вероятность создания подобного органа в настоящий момент невелика, и предлагал осуществлять плавную политическую интеграцию через структуры Немецкого таможенного союза. Однако Пруссия должна открыто предложить проект реформы Германского союза, чтобы приобрести моральное лидерство в Германии и опереться на национальное движение[282].

Еще более откровенно Бисмарк высказывался в своем письме своему давнему другу, а теперь военному министру Альбрехту фон Роону: «Из монарших домов от Ганновера до Неаполя ни один не поблагодарит нас за наши симпатии, и мы практикуем по отношению к ним чисто евангельскую любовь за счет безопасности собственного трона. Я верен своему князю вплоть до Вандеи, но по отношению ко всем остальным я не чувствую ни в единой капле своей крови даже тени желания пошевелить пальцем во имя их спасения»[283]. Ради сохранения прусской монархии Бисмарк был готов с легкостью пожертвовать монархическим принципом — позиция, которая некоторое время спустя привела его к окончательному разрыву с бывшими покровителями. Однако уже сейчас некоторые консерваторы категорически возражали против того, чтобы назначить главой правительства «человека, который будет действовать революционно вовне, дабы иметь возможность быть консервативным внутри»[284].