Идеи Бисмарка оказались нежизненными и в силу того, что он неверно оценил новое положение Германии в Европе. В его время Германская империя уже превратилась в экономическую и военную сверхдержаву. Она не нуждалась в тайных и искусных соглашениях, составленных на основе хитроумных и двуличных комбинаций. В действительности, как мы увидим дальше, в основе «кошмаров» Бисмарка лежали пессимизм и паранойя, определявшие взгляды на мир. Его пессимизм переняли деятели, пришедшие ему на смену и развязавшие в 1914 году совершенно ненужную превентивную войну, почувствовав себя окруженными со всех сторон и испугавшись, что их раздавят. Если бы они подождали на границе за пулеметами, колючей проволокой и артиллерийскими орудиями, то изничтожили бы французские и русские войска и Германия выиграла бы войну. Пессимизм Бисмарка проистекал из особенностей его психики и определялся, возможно, в какой-то мере социальным происхождением, осознанием обреченности своего класса.
Кроме того, Бисмарк в общем-то не был миротворцем; его скорее можно было бы назвать, выражаясь современным языком, поджигателем войны. В то время когда Бисмарк выкладывал прокрустово ложе между Австрией и Россией и «боролся за мир» на Балканах, британский посол в Константинополе писал Мориеру о Бисмарке как о человеке, склонном разжигать военные конфликты:
«Бисмарк стремится помешать любому мирному решению и вовлечь Россию в дорогостоящую и опасную войну; он будет и дальше использовать Андраши в достижении двух целей: ослабления России и раздела Турции»146.
В разгар международного кризиса Бисмарк затеял очередную игру в отставки. 27 марта 1877 года он сообщил в государственном министерстве о своем решении подать императору прошение об уходе на заслуженный отдых. Если оно будет отклонено или ему предложат отпуск, то он попросит назначить полноценного заместителя147. Больше всех расстроилась Хильдегард фон Шпитцемберг – не в последнюю очередь из-за перспективы лишиться причастности к жизнедеятельности великого человека и, соответственно, престижности:
«Я просто не могу в это поверить – новый рейх и без Бисмарка, дом 76 на Вильгельмштрассе и без него; все это невозможно себе представить, но разговоры только о том, что надо укладывать вещи и отсылать семейные фотографии в Шёнхаузен. Похоже на реальность… Я поговорила чистосердечно с князем, попросив объяснить причины. «Организуйте убийство Августы, Кампхаузена, Ласкера с их приспешниками, и я тогда останусь на месте. Меня издергала эта бесконечная обструкция, это существование на боксерском ринге…» Потом он взял меня за руку и спросил: «Вы же будете приезжать к нам в Варцин?» Каким хорошим, трогательным и ласковым был великий человек, когда говорил со мной, прослезившись и легонько пожимая мне руку… Возможность его отставки не выходит у меня из головы; мы потеряем безмерно, если Бисмарк уйдет, и в социальном, и в человеческом плане; это отразится и на нашем положении в обществе, поскольку наша доверительная дружба с Бисмарками дала нам очень много и облегчала нашу жизнь. Я никогда не скрывала этого от себя. Той любви, верности, внимания и уважения, которых я удостаивалась начиная с 1863 года, мне больше нигде не найти. Мне хорошо известны их слабости, и наши взгляды нередко расходились, но то, как я люблю их, как я им благодарна и как я им предана, я поняла только сейчас, пребывая в грусти, вызванной их отъездом»148.