Виндтхорсту предстояло выступить с большой речью в Кёльне, и в ночь 4 февраля 1887 года он шел на посадку в вагон, когда до него донеслись крики мальчишек разносчиков газет: «Папа против Виндтхорста! Папа против Виндтхорста! Папа за септеннат!» Он купил газету, и, когда поезд отправился из Ганновера, его попутчик депутат Адам Бок начал громко читать статью, оказавшуюся изложением ноты Якобини. Виндтхорст понял: епископ Копп, сторонник Бисмарка, устроил публикацию конфиденциального документа в бисмарковской прессе, чтобы «сломать депутату хребет». Но не так-то легко выбить из седла Людвига Виндтхорста. Когда он поднялся для выступления в кёльнском зале Гюрцених, его встретили «оглушительными аплодисментами и топаньем». Виндтхорст начал с папской директивы:
«Если кто-то и должен ликовать, то это мы… Конечно, мы не можем игнорировать тот факт, что его святейшество
Виндтхорст сказал приятелю, пробираясь с трибуны: «Похоже, я переусердствовал»208. Но 9 февраля конференция германских епископов выступила в поддержку Виндтхорста и партии Центра. 21 февраля состоялись выборы в рейхстаг, и партия Центра практически сохранила свой электорат. Она потеряла 2,5 процента голосов и всего лишь одно место. Девяносто восемь депутатов единым блоком проголосовали против септенната. Две консервативные партии и национал-либералы сформировали свой блок, названный «картелем», заявив, что партия, набравшая наибольшее число голосов в первом туре, должна быть поддержана двумя другими партиями во втором туре. Принцип подействовал. Две консервативные партии получили пятнадцать депутатских мест, а национал-либералы – сорок восемь за счет других левых партий, потерявших сорок два места. Социалисты сохранили свое представительство, но из-за организованной против них коалиции им досталось только 2,8 процента мест, и их фракция лишилась тринадцати депутатов209.
Виндтхорст и его партия уцелели, но сокрушительное поражение левых либералов означало, что Бисмарку больше не надо вести с ним переговоры о поддержке. Виндтхорст приуныл. 22 февраля Август Штейн так описал его моральное состояние:
«Он сидел или, вернее, полулежал на софе и впервые заговорил об “инспирированных клеветнических измышлениях”. “Меня они не задевают, но после выборов я начинаю задумываться о будущем людей, позволяющих так чернить своих лучших друзей… Когда я умру, они это поймут. Я верю в произволение Божье. Возможно, вы сейчас посмеиваетесь надо мной, мой дорогой друг. Я не вижу вас. Не важно. То, что я говорю, звучит старомодно, но мне всегда помогала эта вера. Только благодаря вере я и держался”»210.
В лагере разгромленных либералов скорбели не меньше. 25 февраля Людвиг Бамбергер писал графу Францу Шенку фон Штауффенбергу, баварскому либералу: