Конечно, теперь-то он понимает, что приезд Орловых в Биарриц и то, что они поселились именно в «Европе», где он остановился за день до их появления, было делом далеко не случайным, как представлялось ему тогда, в августе 1862-го. Теперь он почти не сомневается, что, используя свои родственные связи с Вильгельмом, русский император раньше всех узнал о возможности его назначения канцлером. Состоя в секретной переписке со своим племянником, Вильгельм, возможно, даже спросил его мнения относительно Бисмарка; Александр же, в свою очередь, обратился с тем же вопросом к своему канцлеру князю Горчакову, а Горчаков, рассчитывая на личный респект Бисмарка и перспективу их особых в будущем отношений, передал Вильгельму через Александра какие-то хорошие для Бисмарка рекомендации и в тот же день приказал князю Орлову, своему посланнику в Европе, немедля разыскать его, сблизиться и докладывать о каждом его шаге. При этом вряд ли, конечно, Горчаков имел в виду ту особую близость, которую Бисмарк стал лелеять в своей душе к юной жене Николая, — он, Горчаков, ее и в глаза не видел, просто так уж сложилось, что Орлов прикатил в Биарриц не один, а с Кэтти…
Очередным ударом кулака по дереву Бисмарк чуть не расшиб себе руку в кровь и остановился, сел на засыпанную снегом скамью, сунул ушибленную руку в снег.
Всё, надо трезво оценить ситуацию. В Биаррице, скорее всего, всё именно так и было, но теперь, пока еще не перейдена грань и ничего запретного не свершилось (или свершилось, но только во сне, во сне! О эти чертовы сны вожделения!..). Нет! Всё! Теперь он вычеркивает эту Кэтти из своего сердца и занимается только политикой — Польшей и Данией, Польшей и Данией…
18
Россия, Петербург, апрель 1863 г.