Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие

– Ну, даю тебе честное слово, Корки, до той минуты я предполагал только жить там и лаять на взломщиков. И предвкушал тихий безмятежный год, в течение которого осмотрюсь и попытаюсь найти свою нишу. Дворецкий и прочая прислуга оставались на половинном жалованье. Я твердо мог рассчитывать на ежедневные завтраки, обеды и ужины. Будущее, пусть несколько монотонное, выглядело розовым, я был вполне доволен. и вот тут моя тетка произнесла эти необдуманные слова.

Не знаю, насколько ты силен в истории, Корки, но если силен, то согласишься со мной, что половина всех бед в мире приключалась из-за того, что женщины произносили необдуманные слова. Все налажено, все выглядит мирным и надежным, и тут является какая-то женщина с парой-другой необдуманных слов – и вот, пожалуйста! Провалиться мне дважды, пока моя тетя Джулия не разразилась этой прощальной речью, уставив локоть одной руки в глаз какого-то пассажира, а другой властно помахивая в моем направлении, мысль о том, чтобы превратить виллу «Кедры» на Уимблдон-Коммон в отель-пансион, мне и в голову не приходила.

Грандиозность этой идеи так меня потрясла, что я ахнул:

– Ты превратил особняк твоей тетки в отель?

– Не сделать этого – значило бы бросить вызов Провидению. План сулил большие деньги. Если ты знаком с пригородами, то знаешь, что отели-пансионы растут там как грибы. Спрос на них непрерывно повышается. Владельцы больших особняков начинают находить их содержание излишним бременем, а потому нанимают парочку страдающих насморком швейцарских официантов и дают объявление в газету, предлагая идеальный приют дельцам из Сити.

Но заметь разницу между этими конурами и «Maison»[53] Укриджа. С одной стороны, относительно пошлая безвкусица, с другой – истинная роскошь. Ты можешь не считать мою тетю Джулию своим личным другом, Корки, но даже ты не станешь отрицать, что обмебелировать дом она умеет. Вкус, элегантность. Dernier cri[54] утонченности.

А прислуга! Никаких тебе швейцарских официантов, но дворецкий, сам по себе стоящий платы за вход. Кухарка одна на миллион. Выдающиеся горничные. Судомойка, славящаяся по всему Уимблдону. Знаешь, когда я, шатаясь, вышел из вокзала, направляясь в ближайшую газетную редакцию для сдачи туда объявления, я пел. Не очень долго, потому что прохожие начали на меня оглядываться, но тем не менее я пел.

Ты был бы удивлен, Корки… нет, я пойду дальше: ты был бы поражен количеством откликов, которые я получил. Я спланировал условия на широкой основе, ведь, естественно, перед открытием моего отеля мне предстояло обработать дворецкого, двух старших горничных, двух младших горничных, кухарку, судомойку и мальчика – чистильщика обуви – редкостных пиявок мужского и женского пола. И все же по меньшей мере половина Лондона, казалось, жаждала поселиться там.

Видишь ли, Уимблдон-Коммон – прекрасный адрес. Значимый, придающий шик. На осведомленных людей он производит впечатление. Ты – субчик из Сити, и встречаешь другого субчика из Сити, и говоришь ему небрежно: «Как-нибудь загляните ко мне, старина. Меня всегда можно найти в «Кедрах» на Уимблдон-Коммон», и он завиляет перед тобой хвостом и скорее всего угостит обедом.

Ну, как я уже сказал, меня захлестнула, буквально затопила волна молений выбрать именно их. Оставалось только ткнуть пальцем. В конце концов я свел их к тщательно отобранной шестерке во главе с полковником Б.Б. Бэгнью, ранее служившим в Четвертом Верном Линкольнширском полку, и леди Бастейбл, вдовой одного из типусов, возводимых в рыцарское достоинство на промышленных ристалищах. Прочие были хорошие, солидные ребята, которые, не покладая рук, служили становым хребтом Англии, однако не настолько, чтобы забывать аккуратно уплачивать по счету каждую пятницу.

Они прибыли друг за другом, и гнездышко вскоре заполнилось, и дело пошло полным ходом.

Ну, о большем успехе и мечтать было нечего (продолжал Укридж). Все с первой же минуты обернулось одной чудесной пленительной песней. Идиллия, Корки, чистейшая идиллия, вот что это было. Я не из тех, кто говорит необдуманно. Я взвешиваю свои слова. И говорю тебе: это была идиллия. Мы были одной большой счастливой семьей.

Слишком часто прежде обстоятельства вынуждали меня являться в роли гостя, но можешь мне поверить, на самом деле природа предназначала меня в радушные хозяева. Мои манеры, самый мой вид. Жаль, ты не видел, как я вечером председательствовал за обеденным столом. Обаятелен, любезен, всеми любим. Доброе слово тому, быстрая улыбка той. Аристократ старой школы, не больше и не меньше.

Пир разума, излияния души. Застольная беседа неизменно поднималась на самые эмпиреи. Рассказы полковника про Индию, где он верно и успешно служил своему отечеству. Премилые истории леди Бастейбл про Блэкпул в августе, хотя порой – в более серьезном ключе – она приоткрывала занавес над закулисными интригами в Хаддерсфилде. И остальные тоже были образованными, мыслящими людьми, читали в поезде вечерние газеты и всегда находили сказать что-нибудь забористое о расписании поездов или о погоде.