Бит Отель. Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957-1963

Грегори добавил: «Я заявил, что это не настоящая поэзия. Кто-то спросил меня, что я понимаю под настоящей поэзией. Я разделся и стал читать свои стихи. Два моих волосатых приятеля встали охранниками и пригрозили, что побьют любого, кто захочет уйти во время моего чтения. Я имел большой успех». Это было традиционное чтение битников, хотя Аллен и уверял, что это было лишь бледным подобием того, что творилось в Сан-Франциско.

Апрель был теплым и солнечным, и они могли гулять даже без свитеров. Они посетили японскую выставку в Музее современного искусства, увидели ретроспективу Модильяни, сходили в Музей Китая и Исторический музей. Мадам Рашу отметила приход весны стиркой покрывал и штор в номерах. Кот, живший при отеле, выпал из окна четвертого этажа и сломал лапу, которая, однако, быстро срослась. Бэльф, цирюльник при гостинице, постриг Аллена за 200 франков, он заплатил то, что был должен, за использование ванны и купил мешковатые хлопчатобумажные французские брюки. Грэхэм с верхнего этажа дал ему шерстяную рубашку, и Аллен был экипирован к новому сезону. Он рассказал Питеру о своих подвигах: «Я один (Биллу не интересно) отправился в турецкие бани на Елисейских Полях и дважды трахнулся с каким-то французом в дымах парилки».

Сейчас Билл направил все усилия на то, чтобы «Голый ланч» был-таки напечатан. Аллен по-прежнему считал, что в Штатах самым приемлемым и надежным издателем будет Ферлингетти, и несколько раз писал Джеку Керуаку — предполагалось, что он должен был стараться продать книгу в Америке — с просьбой отправить выбранные тексты Ферлингетти. Но Джек так и не отправил ничего. City Lights не могли позволить себе напечатать всю книгу целиком, потому что в то время их финансы позволяли им публиковать только тонкие сборники поэзии. Но Ферлингетти сказал, что хотел бы посмотреть рукопись и, если она ему понравится, напечатать отрывок. Аллен с Биллом подготовили для него рукопись. Тогда книга все еще называлась «Интерзона», но большая часть материала, которую они отправили, была в дальнейшем использована в «Голом ланче», так что, несомненно, в City Lights увидели перед собой классическую работу Билла. К сожалению, Ферлингетти она не понравилась.

Билл работал над «Голым ланчем», а в это время Грегори написал два своих самых известных стихотворения. Он вспоминал: «Я написал одновременно „Свадьбу“ и „Бомбу“. Занятная была неделя. Я написал „Бомбу“ дня за три-четыре. Ну я с ней и намучился! Потому что, чтобы она была правильной формы, я сначала печатал на листе бумаги, потом вырезал каждую строчку и наклеивал на большой лист бумаги. У меня все пальцы были в клее, а потом я послал все к черту: издатель все равно все расставит по-своему… Подумав над этим, я решил, что эта общественная чепуха не для меня. Я сказал: „Будь, что будет“ — и бросил свое занятие».

Холодная война была в разгаре, и много говорили о водородной бомбе и ядерном взрыве. В Британии началась кампания за ядерное разоружение, она быстро превратилась в общенациональную организацию, особенно активно выступали молодые сторонники в университетах. Демонстрации и то, что выдающийся философ сэр Бертран Рассел выступил резким противником ядерного оружия, сделали тему постоянно обсуждаемой в прессе. Грегори заинтересовался демонстрациями «Нет бомбе», которые широко освещались во французской прессе. Грегори утверждал: «Я видел детей, которые кричали: „Нет бомбе, нет бомбе!“ И я сказал: „Смерть на всех них наложила отпечаток, тогда в Англии было много людей в подавленном состоянии, словно бы бомба должна вот-вот упасть, что же мне оставалось делать? Вдруг именно смерть, Грегори, стала самой важной, а даже не бомба“. По-моему, лучшим способом выбраться из всего этого, было придать образу поэтичность, объять все, вложить всю известную мне энергию в стихи. И им пришлось это понять. Но если я скажу, что я ненавижу ее, это будет просто очередная полемика, политическая поэма — это не мое. „Бомба“ — это не чисто политическое произведение. И ты ее поймешь, только прочитав до конца. Так что, черт подери, люблю я „Бомбу“».

Слова на странице были расположены так, что напоминали ядерный гриб. Поэма сама по себе была мощной, ясной и понятной в отличие от некоторых поздних работ Корсо. В «Бомбе» он использовал архаизмы вроде «ты», но сам объяснял: «Я использовал их в „Бомбе“ только потому, что в них есть что-то апокалиптическое и библейское, словно бы „о, бэнг, о бонг, о бинг“. В поэме много игры словами. Поэма звучит, когда ее читают вслух. Если ты прочитаешь мои стихи, то подумаешь: „Вау! Неужели этот чувак хочет, чтобы произошел взрыв, это ужас, он националист?“ Как Ферлингетти, который обосрал „Власть“ сказав „Это фашизм“, и я ответил: „Нет, просто его нельзя изъять из контекста. Это великое поэтическое слово, и мне интересно, что я могу сделать“, и я попробовал поиграть с ним во „Власти“ …Все выходит оттуда: власть радости, черная власть, власть цветов…»