Битая грань

Будто снова четырнадцать и Саша ее на урок в музыкальную школу привез… Куча эмоций всевозможных, каких-то чувств, отзвуков памяти. И неудобно немного, что столько времени его заняла, и приятно невероятно! Ведь слишком уж хорошо понимала, насколько непросто для него это время среди своих дел выкроить. А постарался ради Кати!..

И тут ее другими мыслями накрыло так, как снежной лавиной!

— Саша! — обернулась к нему, чуть ли не испугавшись. Тревожно как-то сдавило грудь. — Зачем?! Я же не думала, что это ты покупать будешь инструмент! У меня есть какие-никакие накопления. И можно было меньше инструмент, пианино, к примеру, чтоб не полквартиры заняло. Да и подержанный какой-то, или синтезатор… — Катя даже губу закусила, вдруг еще больше растерявшись. — Саша! Боже! Я вообще не думала из тебя деньги тянуть или вот так твою квартиру «захватывать», ей-богу! — искренне занервничав, прижала глаза пальцами. Аж страшно немного стало. — Правда… И жизнь твою привычную ломать на эти несколько месяцев…

— Котена, прекрати! Просто перестань вечно принижать и отрицать себя и свои желания! И мое право тебя радовать, — внятно, резко и жестко прервал ее Ольшевский, вновь крепко обхватив руками. Поймал подбородок пальцами, заставив на него смотреть. Катя притихла, растерявшись. — И про «пару месяцев» — я больше слышать не хочу, запомни, окей?! Ты тут — всерьез и надолго. Привыкай к этой мысли, Катя. Я не шучу. Во-первых, дети не всегда сразу выходят, ты же в курсе, а я тебе обещал, помню, — словно старался атмосферу немного разрядить, шутливо улыбнулся.

Кате же оставалось только слушать и следить за Ольшевским. На ее губах твердо лежали его пальцы, мешая говорить.

— Во-вторых, как ты себе вообще представляешь, что я позволю тебе и моему ребенку куда-то исчезнуть из своей жизни?! Але! Котена, ты же меня должна хорошо знать! Такого в жизни не будет! — Саша снова наклонился, прижав их головы лбами, почти коснулся ее рта своими губами, дразня горячим дыханием. — И да, я хочу и буду на тебя деньги тратить! Могу себе это позволить. И ты можешь позволить себе, что захочется! А я это обеспечу. Именно такое положение вещей и распределение социальных ролей в паре кажется мне верным! Что не ясно? — продолжая удерживать ее взгляд своими глазами, хмыкнул Ольшевский.

А у нее нет ответа. Смотрит на него, как дурочка, вот честно, самой противно, что мыслей толковых в голове нет! Кажется, хлопает ресницами, пытаясь понять, как и что ответить? У них уже возникал подобный вопрос вчера, когда Саша ей вручил ключи от этой квартиры, карты пропуска и кредитку… временную, заявив, что именную привезут через два дня, поменяет тогда. И Катерина вот так же чувствовала себя, словно в каком-то ступоре. Ее побег к нему в ту пятницу не был продуманным — отчаянный, спонтанный поступок. И теперь просто не знала, как верно реагировать, и что можно делать, оставаясь честной с собой и с Сашей…

— А наш договор… — как-то еле слышно напомнила про разговор в галерее.

Ольшевский фыркнул, обхватил ее затылок рукой, погрузил пальцы в волосы, которые она уже и не собирала — все равно он вечно растрепывал! Да и приятно было ощущать, что ему нравится ее касаться.

— Малышка, ты думаешь, что я реально согласился бы на что-то, если бы сам не хотел дико, чтобы ты была со мной? Кать, ну серьезно! — Саша криво улыбнулся, прижавшись на секунду к кончику ее носа губами.

Когда Ольшевский так смотрел на нее, когда говорил таким чуть снисходительным, но до чертиков теплым и смешливым тоном, становилось действительно очевидно, что все ее предположения и догадки… наивны. Так по-детски необдуманны и настолько далеки от понимания мужской логики, что самой смешно становится.

Ведь правда! Какой мужчина согласится взвалить на себя ответственность (хоть и ненадолго) за любую женщину и вероятного ребенка, если сам не хочет быть с ней близок? И вопрос вообще не в сексе, с которым точно у Ольшевского не было проблем, а в том глубоком и до дрожи пронзительном ощущении бездонности происходящего между ними, что Саша без всякой утайки позволял ей ощущать.

Так и стояла в крепких объятиях, вглядываясь в глаза Ольшевского, будто душу его там изучала. А он и не думал закрываться, уверенно и с усмешкой держал этот взгляд.

В голове шум и пустота, а вот в груди просто клубок обжигающе-горячих эмоций, которых не то чтоб не искала никогда… Наверное, даже боялась найти или надеяться испытать подобное. Но ведь с ним ей никогда и ничего бояться не стоило, знала точно!

— Раз спорить не о чем, давай, иди, попробуй этот рояль, — распорядился в итоге Саша, видимо, поняв, что Катя не готова говорить, и не может подобрать слов. — Самому любопытно, блин! Меня уверяли, что это очень крутой инструмент, котена. Надо ж заценить, не обманули ли! — вновь легким тоном, словно пытался дать Кате передышку, поддел Ольшевский, таки потащив ее к этой громадине.

— И все-таки можно было пианино обойтись, — еще раз робко и неуверенно вздохнула Катя. — Места больше осталось бы…