— Катя?
Его насторожило то, что дверь в квартиру была незаперта. Конечно, они на этаже в этом крыле одни, и маловероятно, чтоб зашел кто-то «не свой», но за Катериной ранее не замечал склонности оставлять квартиру нараспашку. Да и не вылетел на его зов никто. Не повисла котена у него на шее, сжимая в горячих объятиях, что Саша ожидал, если честно.
Тишина в квартире. Полная. И какое-то нехорошее ощущение под ложечкой в животе. А на затылке холодный пот и волосы дыбятся, хоть и неясно ничего же пока.
Может, не успела еще вернуться, зашла по дороге в магазин что-то купить. Или в их кафе забежала заказать обед. Ведь ясно, что после такой ночи не станет на кухне торчать, да и он от нее этого не ждал. А квартиру могла забыть запереть, когда уходила. Тоже из-за бессонной ночи по его вине, кстати.
Куча нормальных доводов и объяснений.
Но у Ольшевского сердце уже застыло за грудиной, словно уловив нечто, что мозги еще не знали. Глупо и странно?
Или интуиция включилась?
— Катя?! — еще раз громче окликнул он, не снимая обувь, зашел в гостиную. Уже набирал ее номер на мобильном…
И тупо уставился на ее телефон, заигравший мелодией его вызова. Аппарат лежал прямо на рояле, так, что точно не упустишь из виду.
Она его не могла забыть. Они переписывались, когда Катя уже была в музыкальной школе. Вернулась и не слышит?
— КОТЕНА?! — реально заорал Санек, сбросив вызов, хотя уже и мозгами понимал, что ни хера ее тут нет. И все, капец, как плохо.
Телефон Кати снова бемкнул, пришло какое-то сообщение. Санек подошел, сняв пароль, и открыл фото…
Одновременно с этим на его телефон пришел вызов…
— Думаю, нам есть что обсудить, — спокойно заметил в трубку Лысенко, едва Санек поднес телефон к уху.
— Где? — хрипло, да, но жестко отозвался Ольшевский, глядя на экране Катиного смартфона на свою котену, привязанную к стулу.
Руки заведены за спину, наверняка, тоже связаны… А глаза смотрят на того, кто снимал, с ненавистью и яростью, с дикой злостью… Его котена… тигрица сейчас, реально яростная кошка, хоть и понимающая, что в безвыходном тупике находится. Как и Ольшевский…
В груди, словно огнем, разъедало страхом и болью, ощущением реальной, безумной опасности для человечка, дороже которого у Санька просто не было никого в этом мире. В голове стучало, пульсировало болью. Виски как стальным обручем сжало. Но он слишком хорошо понимал, что пустыми криками и угрозами в сторону Лысенко, что он «размажет, уроет и в земле закопает…», ни фига не решить. И только разозлит Виталия, а тот может на малышке отыграться.
Санек обязательно это все с мразью-Лысенко сделает. Лично. Но уведомлять или злить этого урода заранее не станет. Катя важнее и дороже.
— Я сбросил тебе адрес. Жду. И не нарывайся, чтоб без сюрпризов, Ольшевский. А то без жены накануне свадьбы останешься, — позволил себе иронию Лысенко.
— Еду, — не поддавшись на очередную провокацию, сквозь зубы процедил Санек.
Развернулся и вышел из квартиры, только в спальню заглянул, достав пистолет из сейфа. Тоже не закрыл дверь, спрятал на ходу ее телефон в свой карман.
И набрал сообщение Горбатенко, пока спускался.
ГЛАВА 23 часть 1
— Уже вызвонил Алексея. Он отправил своих бойцов. Плюс, я отправил к тебе отряд быстрого реагирования полиции… Должны быть в течение пятнадцати-двадцати минут. Дождешься? — Горбатенко говорил резко и отрывисто, зло. Чувствовалось, что тоже в бешенстве и напряжен.
Да и спрашивает чисто, чтоб попробовать задержать, — ответ уже знает.
— Нет. Я пошел. Ты бы ждал? — Санек цедил слова сквозь зубы, прилагая невероятные усилия, чтобы загнать гнев поглубже внутрь.
Тот был необходим, активизируя все ресурсы и силы. Да и просто избавиться от ярости, зная, где сейчас котена, что для ее жизни существует реальная угроза… Б*я! Ни один нормальный мужик не мог бы быть реально спокоен, когда его женщине что-то угрожает! Но и ломиться в это здание, где, если верить адресу, что ему скинули, Виталий сейчас держал Катерину, — тупо.
— Ни секунды. Только, Саня, Христом-богом прошу, ты уж постарайся как-то там продержаться до подмоги, окей? Не геройствую сверх меры. Мне похорон по жизни хватило. Выживите оба, сделайте одолжение.
— Я постараюсь, — ответил также скупо и резко.
И оба понимали, что это во многом ложь.
У Ольшевского была цель: спасти котену любой ценой. Любой. И если будет необходимо для этого выбирать, чем или кем жертвовать, даже собой, в расход пойдет точно не любимая.
Но для того, чтобы в принципе иметь какие-то шансы, ему следовало держать ярость под ледяным контролем.