Бите-дритте, фрау мадам

Спотыкаясь о древесные корни, я быстро семенила по тропинке, показанной мне Семеном сегодня ночью. И едва сдерживалась, чтобы поминутно не оборачиваться и не смотреть на с трудом выдерживавшего темп Челнокова. Интересно, на что я рассчитываю? Ведь из второго джипа выбралось четыре человекообразных субъекта в оттопыривающихся подмышками джинсовых жилетках. Но даже капли сожаления о том, что я не бежала подальше от этого проклятого города, услышав в трубке тяжелое дыхание Павла, ко мне в голову не просочилось. «Ну и дура», – заявил внутренний голос с явно челноковскими интонациями. – А мне каково помирать будет, зная, что ты… что тебя… «И еще хорошо если быстро». «Ничего, ничего, Пашенька, – неслышно шептали в ответ мои губы. – Я уже не боюсь. Мы с тобой на прощание такое представление устроим, что никому мало не покажется. И сделаем это еще до того, как подойдем к избушке. Я не собираюсь сдавать им Панфилова, тем более, если нас все равно…»

Но минута проходила за минутой, узенькая тропинка вилась уже возле самого озера, а я все никак не могла решиться и, свалив идущего за мной охранника, пробиться к Павлу. «Ну, подожди еще немножечко. Лучше за тем поворотом… – вкрадчиво упрашивал внутренний голос. Но поворот сменился зигзагом, тропинка снова повернула в гору, а я все на что-то наивно рассчитывала, чего-то упорно ждала. И дождалась.

Несколько пистолетных выстрелов, слившись в один сплошной грохот, навсегда успокоили шедшего позади меня охранника, и заставили раненного Иловского с воплем покатиться по траве. Но оставшиеся на ногах секьюрити не оплошали и начали палить в ответ по кустам справа от тропинки. Нам с Павлом не нужно было подавать друг другу какие-нибудь знаки, чтобы, почти синхронно развернувшись, сцепиться с нашими конвоирами. Наверное, рыжий Максим не ожидал такого от своего пленника, считая его неспособным к сопротивлению доходягой. За что и поплатился. Я впервые увидела, как сворачивают шею живому человеку. Да и сейчас не особенно разглядела. Павел проделал это настолько быстро и четко, что я даже охнуть не успела. И это несмотря на то, что ему пришлось управляться одной рукой.

И все же если бы не нежданная огневая подмога, адвокату и его подзащитной вряд ли светила победа. Спасибо счастливому случаю. А ведь нападавшие рисковали не меньше. Сомнительная защита кустов и тонкоствольных молодых березок не могла уберечь их от ответных пуль. Я уже слышала два вскрика, донесшихся из кустов, когда, пробившись к Павлу, потянула его прочь от места перестрелки. Но мой бывший жених покачал головой и зашарил подмышкой у рыжего секьюрити, лежащего на животе и укоризненно взирающего в небеса.

Мне были отпущены судьбой какие-то мгновенья, чтобы успеть дернуть Челнокова в сторону. Пуля свистнула над самым ухом, и унеслась прочь, заставив нас броситься ничком на землю. И вовремя. Распластавшийся возле матерящегося Иловского секьюрити взял нас на мушку и принялся аккуратно расстреливать. Пули выворачивали сухую, рассыпчатую как песок землю, не позволяя нам поднять головы. Оставалось только медленно отползать ногами вперед.

Наверное, бандитские пули нас все-таки достали бы, но в этот момент точный выстрел, прозвучавший совсем с другой стороны, наповал уложил иловского охранника. Похоже, нападавшим надоело прятаться под сомнительной защитой чахлых кустов, и они предприняли обходной маневр. Нет, вру. Скорее всего, они разделились заранее и, когда все охранники господина Иловского палили в одну сторону, их начали спокойно и методично расстреливать с другой. Несколько выстрелов буквально косой выкосили еще отстреливающихся бандитов. В живых остались только мы и раненный Иловский. Понимая, что милости ему ждать не приходится, он из последних сил бросился к озеру и, вспоров темную воду, поднял вокруг себя тучу брызг. Едва я успела усомниться в его умственном здоровье (ведь голова, торчащая над водой, мишень просто замечательная), Петр Петрович Иловский как в воду канул. То есть он как раз и канул. А точнее, нырнул.

– Дурак, – тень подошедшего Виталия легла рядом со мной на траву, что показалось мне очень символичным, потому что с другой стороны лежал мой второй жених. – Сейчас вынырнет, и я его сниму.

– Ты?! – удивленно выдохнул Павел, и под взглядом зеленых глаз на мне едва не задымилась мокрая от пота футболка.

– Что, даже спасибо не скажешь, Челноков? – притворно удивился Немов, переводя взгляд с озера на вышедших из кустов мужчин.

Я последовала его примеру и узнала в одном из них того самого пьяного амбала, которого от души огрела по затылку во время операции по спасению Пашки Панфилова.

– Вынырнул, – Павел, оказывается, уже стоял на одном колене, и указывал на появившуюся над водой голову Иловского.

Виталий быстро развернулся и три раза подряд выстрелил в человека, которого я при случае придушила бы самолично. Но почему-то, когда пули прошили черное зеркало озера в том месте, где только что была голова Иловского, на душе у меня слегка полегчало. Наверное, я пока не привыкла к тому, что живого человека можно расстреливать как мишень в тире. Или того зла, что он причинил, мне показалось недостаточно для вынесения такого сурового приговора? Не знаю.

А вот Виталий вопросами преступления и наказания не мучился, ну разве что досадовал на промах:

– Вот сволочь! Хорошо ныряет, – пробормотал он, поморщившись. – Но, кажется, я все-таки его достал.

С этими словами Немов перекинул пистолет в другую руку и, не глядя, всадил по пуле в подошедших „соратников“. Я замерла, боясь пошевелиться. Может, он сошел с ума? И сейчас мы с Павлом разделим общую участь?

– Они нам больше не нужны, – спокойно пояснил мне Виталий, кивая на еще подергивающиеся тела. – Зато потом могли бы стать проблемой.

Господи, неужели я когда-то собиралась за него замуж? Он рассуждает также как Иловский и прочие стервятники! Чем же он лучше? Безжалостный! Расчетливый! Холодный! Импотент! Нет, это уж я переборщила. С потенцией у моего первого жениха все в порядке. Это как раз и плохо. Потому что, пряча пистолет в кобуру и еще раз окидывая пристальным взглядом не потревоженную ветром водную гладь, Виталий, искоса посматривает на меня. И на Павла. Мама дорогая, а что если он задумал…

– Спасибо, дорогой, – я через силу улыбаюсь ему и расставляю все точки над „и“. – Ты свое дело сделал. Значит, и я сдержу свое обещание.

– Не верю я женщинам, – кривится Виталий в ответной усмешке. – Всем, кроме тебя. И откуда ты такая взялась на мою седую голову? Врать не умеешь, слово будешь держать, даже если тебя на куски станут резать… Такие в наши дни уже не родятся.

– Тебе-то откуда знать, родятся – не родятся? – неприязни в голосе Павла хватило бы на роту Немовых.

– Да, уж знаю!

Виталий нахмурился, и я поспешила разрядить обстановку:

– Пойдемте к Егоровне. Панфилова обрадуем. Он ведь не знает, что все уже кончилось. И чаю попьем. С травками. А тебе, Павел, нужно срочно повязку тугую на руку сделать. Все-таки переломы…

– Покажи, – потребовал Немов.

– Потерплю пока, – Павел даже отступил на шаг. – Тут врач хороший нужен, а не эта Егоровна. И не ты.

– Ну, извини, уважаемый… – Виталий нехорошо улыбнулся и вытащил нож.

„Мама дорогая!“, – едва не вскрикнула я, но Немов поспешил прояснить ситуацию:

– Вы идите, а я пока приберусь. Хорошее тут озеро, глубокое. И выстрелы вряд ли кто слышал. Заодно покараулю, вдруг Иловский не захочет быть Чапаем и все-таки выплывет.

И вот мы с Павлом из последних сил плетемся по тропинке к домику Егоровны, до которого осталось всего ничего. А я, глядя на спину второго жениха, вдруг понимаю, что сам он не дойдет. Уразумев, что после ударов по голове доходяга-адвокат моментально вырубается, костоломы Иловского, переключились на все, расположеное ниже. Так что при относительно нормальном лице, тело Челнокова под рубашкой с чужого плеча было совсем ненормальное, а наверняка черно-синее с багровыми разводами.

Павел ничего не сказал, когда я, приобняв его, повела как верная жена в стельку пьяного дальнобойщика. Или мать маленького мальчика. Он вообще молчал всю дорогу, и от этого становилось только хуже. И ему, и мне. Впрочем, что это я? Я же слово дала. И даже дважды. Первый раз, обещала Немову ухать с ним в Германию, если он поможет мне спасти своего соперника. А вторую клятву, самому господу богу: ни секунды лишней не остаться с человеком, который из-за меня уже несколько раз чуть не лишился жизни.

– Паша, – начала я издалека, пытаясь разорвать тягостную паутину молчания, – А зачем Виталий нож достал, когда сказал, что прибраться хочет? Он им, что, братскую могилу копать собрался? К Страшному суду как раз успеет. Двенадцать человек, все-таки…

– Не копать, – Павел отвечал короткими предложениями, хватая ртом воздух в частых паузах. – Резать…

– Что резать?

– Животы…

– К-какие ж-животы? – кажется, мне вот-вот станет плохо.

– У трупов. Чтобы не всплывали. Затащит в озеро поглубже и притопит. Покойник со вспоротым животом не всплывает. Разве, что течение на берег выбросит…

– Господи, – прошептала я и потрясенная молчала до самого дома Егоровны.

Кусты уже расступились, пропуская нас на полянку, где возле вросшей в зеленый холм скалы притулилась ветхая избушка. И только тогда Павел не выдержал:

– Какое обещание ты ему дала? В обмен на что?

– Какая теперь разница? – пробормотала я, глядя сквозь розовую пелену, как в дверном проеме возникает маленькая женская фигура. А следом высокая мужская. У меня еще хватило соображения узнать Зацепина, зато не хватило сил сделать несколько последних шагов. Как стояла, так и села увлекая за собой не менее измотанного Павла.

– Боже мой милостивый! – всплескивает руками Степанида Егоровна, не по-старчески прытко скатываясь со ступеней. – Что-то ты, Валерьевна, зачастила ко мне. И все с мужиками… Осторожно, Витенька, бери его. Веди в дом. А мы с Валерьевной как-нибудь сами…