Битов, или Новые сведения о человеке

Случилось это спонтанно в Нью-Йорке в 1998-м.

Первый пласт вдохновения гения оказался превосходной именно джазовой партитурой, до аудитории было наконец донесено то, чем занимались одни лишь специалисты.

И наконец, по определению той же критики…

Первый философский роман «Преподаватель симметрии» (1971… 2007).

И хватит. Я теперь гораздо больше горжусь тем, что мне удалось пробить во Владивостоке установку памятника Осипу Мандельштаму к 60-летию его гибели (1998), а также, уже по собственному проекту, памятник зайцу в селе Михайловском, остановившему Пушкина от ссылки еще дальше, в Сибирь (декабрь 2000-го, к 175-летию восстания декабристов), и памятник Хаджи-Мурату (последнему произведению), открытый к столетию ухода Льва Толстого (2010) в том месте, где ему в голову пришел замысел, прекрасно описанный на первой же странице повести.

Мне не нравится, что меня объявляют стилистом и интеллектуалом, много работающим над словом и много знающим.

Темен я, как все мое поколение, до всего доходившее «своим умом», а пишу я редко, спонтанно и набело, поправляя едва одно-два слова на странице. Т. е. мои беловики суть черновики.

Я верю лишь в дыхание, единство текста от первого до последнего слова. Это не я работаю над словом, а слово – надо мной.

«Произведение – это то, чего не было, а – есть». Мне нравится это определение.

У меня четыре ребенка от четырех женщин, в разных эпохах (от Хрущева до Горбачева), и пять внуков. Эти произведения останутся после меня незаконченными.

Две первые жены стали видными прозаиками – Инга Петкевич и Ольга Шамборант.

Все, что мог, написал. Однако в работе еще одна книжка «Автогеография» – о различии менталитетов, и в мечтах хотя бы одна пьеса (жанр, не поддающийся моему разумению).

Авторитетов среди современников для меня никогда не было.

Я всегда пытался обратить свою зависть в восхищение, восхищение в дружбу и передружить между собою этих людей.

Происходило это на подсознательном уровне. В эпоху застоя я попытался сделать это осознанно. Попытка создать консорт «Багажъ» осталась виртуальной, чему и посвящена эта книжка.

Индивидуальности не пролетарии, чтобы объединяться, и оруженосцами им быть не пристало. Ревность и соревнование – однокоренные слова. У нас побеждала только дружба.

27 сент. 2011, Санкт-Петербург;

13 января 2012, Санкт-Петербург

[1]

Фото Ю. Роста

Семейный альбом

Со старшим братом Олегом, перед войной

Бабушка Александра Ивановна Кедрова, профессор консерватории

С мамой после войны

Выпускник школы

С женой и дочкой Анной

С женой Ольгой Шамборант и сыном Иваном

С женой Натальей Герасимовой

Полина Баженова [2]

Дед

Я в Токсово. Сижу в дедушкиной комнате за старым письменным столом, на столе компьютер-франкенштейн, сосланный на дачу, за ним он работал все прошлое лето. Никто его с тех пор и не включал…

Слева крохотный телевизор, который «ловит» три канала, за спиной на шкафу тикает будильник – ровесник моей мамы, а справа кровать. Чего-то не хватает… Да, около кровати обязательно должны стоять две кефирные бутылки, овсяное печенье, сумка с рукописями, на кровати должны лежать тетради и томик Пушкина. Этого нет…

Смотрю. Костик (правнук) пару лет назад оторвал кусок обоев у кровати, и дедушка, лежа на подушке, дорисовал образ и что-то написал, не могу разобрать… Почему я в прошлом году не спросила, что там написано? Балда я.

Задача: написать воспоминания о Битове А. Г. Вот как написать? Всю свою жизнь описывать? Это просто невозможно. Ведь это мой дед, единственный, кто до меня дожил. С моего рождения и до рождения его третьей правнучки, пусть не всегда очно, он был рядом со мной – постоянно…

Дед всегда писал свои тексты набело. Входил в поток и писал. Вот и я решила так же. Попробую.

Когда у деда умерла жена Наталья Герасимова, он словно осиротел и перешел жить к нам, на Невский, 10. Я как раз училась в аспирантуре, и он меня подначивал, что я пишу, как он, не в смысле качества, конечно, а именно способа: хожу маюсь неделю, ворчу, раздражаюсь, нервничаю, а потом за ночь все пишу и отправляю. Вот так мы частенько с ним маялись в три часа ночи на кухне, каждый со своей кружкой кофе. Размышляли, обсуждали, ворчали. Потом разбредались по компьютерам…

На сороковинах по деду меня спросили: «Каково быть внучкой Битова?». Я не могу ответить. Это странный вопрос. Другого живого деда у меня не было, чтобы сравнивать опыт. Это часть меня, и мне было всегда все равно, кто он для всего мира. Я всегда шла своей дорогой, все делала сама и очень благодарна, что никто в семье не «давил авторитетом». Дедушка наблюдал со стороны и никогда не осуждал.