Битцевский маньяк. Шахматист с молотком

Машина заезжала на полигон и останавливалась возле одноэтажного барака, выкрашенного грязно-желтой краской. Фургон открывали, и оттуда на улицу выходили насмерть перепуганные люди. Кто-то молился или взывал к состраданию, но в основном все молчали. Толпу заводили в барак, где сотрудники НКВД сверяли списки и оглашали приговор. Когда на улице начинало светать, двери барака открывались, и людей вели к одной из ям, где их выстраивали лицом ко рву. Кто-то из сотрудников шел и по очереди стрелял им в затылок. Те тихо сваливались в ров, а из барака выводили новую партию людей. И так до тех пор, пока четырехметровая яма не заполнялась трупами. И все это происходило под звуки вздрагивающих и тарахтящих грузовиков, в которых никогда не глушили мотор. Работающий двигатель отлично маскирует звук выстрелов.

Рекорд был поставлен в феврале 1937 года. В тот день было расстреляно более 500 человек. На полигоне скопилась целая очередь тарахтящих грузовиков, а работа была закончена только к середине дня. Расстрелять всех недолго, но ведь нужно было все по списку проверить, всех пересчитать, приговор зачитать, все это растянулось надолго. Кое-кто из жителей окрестных районов видел много лишнего, и по городу поползли тревожные слухи. Больше решили так людей не пугать и стали ограничиваться парой сотен человек в день. «Тройки НКВД» работали в те дни на износ.

По факту лесной массив был разделен на два полигона. На территории бывшей дачи Генриха Ягоды расстреливали видных деятелей, политиков, писателей и других представителей элиты и интеллигенции, а вот на Бутовском полигоне расправлялись уже с теми, кто попроще. Здесь находили свой последний приют священники, крестьяне, которые казались соседям богаче прочих, рабочие, попавшиеся на том, что таскали спирт с производства или рассказывали неправильные анекдоты, другие сотрудники НКВД, работавшие без революционного задора и должной искорки в глазах. Одним словом, казнили всех, кто попадался под руку, до кого проще было дотянуться. Десятки тысяч перепуганных людей упали в расстрельные рвы, а память о них рассыпалась и растворилась, потому что во времена Большого террора безопаснее было не помнить и не знать.

В годы Второй мировой здесь шли бои, а в 1944-м в этом районе был организован крупнейший лагерь для немецких военнопленных. Истощенные и изможденные, уставшие от постоянных унижений и голода люди вызывали у местных жителей жалость, а не ненависть. Именно пленники этого лагеря работали над расширением Варшавского шоссе, перерезавшего лесопарк надвое. Работали они, конечно, на износ, а жили – впроголодь. Всех, кто мог быть чем-то полезен, отсюда, конечно, забирали, а остальные работали в лучших традициях каторги. Естественно, смертность в лагере была огромной, а закапывали их тут же. Спустя несколько лет о войне больше старались не вспоминать. На месте бывшего лагеря высадили еще несколько деревьев, а Битца, остров посреди реки, застыл в ожидании.

После войны наступило время сажать деревья. До часа, когда откроются архивы и мир узнает о том, где именно находились места массовых казней, оставалось еще несколько десятков лет, но остров проклятых, изъеденный пустырями и рвами, пугал людей, поэтому здесь потихоньку стали высаживать хилые саженцы, возвращая лесопарку первозданный облик. С тех пор лишние и ненужные люди находили здесь приют.

В 1970-х на территории лесопарка появился большой психоневрологический интернат. Людям не нравится видеть рядом с собой старых, больных или умирающих, поэтому больницы, хосписы и психиатрические лечебницы во все времена старались строить подальше от любопытных глаз. В этом интернате содержались старики, за которыми родственникам было лень ухаживать, тяжелобольные всех возрастов, о которых некому было позаботиться, а заодно и выпускники детских домов, которым не хватило квартиры. Эти люди, равно как и инвалиды или бродяги, портили строгий и аккуратный вид столицы, а в лесу им должно было стать лучше. Свежий воздух все-таки, да и птички иногда поют, правда, все больше вороны каркают.

Непризнанные художники и музыканты, бездомные и наркоманы, подростки и влюбленные рано или поздно ступали на территорию «острова проклятых». Одним это место казалось неуютным, неустроенным и непригодным для прогулок, а другие находили утешение в заброшенном и глухом лесу, в бесконечных извилистых лабиринтах протоптанных дорог, в гулком шуме бурных вод огромной канализационной сети, пролегавшей под корнями высаженных после войны деревьев. Чем больше времени человек проводил здесь, тем меньше у него оставалось шансов обрести себя за пределами проклятого места. За те восемь с половиной лет, которые прожил у Александра Пичушкина черный спаниель, он, кажется, исходил здесь все тропы, был осведомлен о каждом здании, лавочке и канализационном люке. Благодаря своему знанию местности Пичушкин чувствовал себя хозяином леса.