Битва

— Твоим данным! — буркнул Ланн. — Пленные наговорили тебе баек, а ты и поверил! Их бросили на том паршивом острове на произвол судьбы, что они могут знать о планах эрцгерцога Карла?

— Этой ночью партизаны зарезали одного из моих солдат, — бесцветным голосом сообщил д’Эспань.

— Именно, — подхватил Ланн, — партизаны, мародеры, а основные полки отдыхают в Богемии!

— Можно не сомневаться, — добавил Бессьер, — они ждут подкрепления от своей итальянской армии...

— Basta!

Наполеон раздраженно оборвал разговор. Ему надоело слушать перепалку своих офицеров. К тому же, императора совершенно не интересовало их мнение. Он подал знак Бертье и отошел в сторону в сопровождении шталмейстера Коленкура, своего ординарца молодого графа Анатоля де Монтескью и неизменных, напускавших на себя важность мамелюков в ярко-красных турецких шароварах, тюрбанах с султаном и с богато украшенными кинжалами за поясом. Бертье громко заговорил, даже не взглянув на маршалов:

— Его величество разработал план сражения, и сегодня вам предстоит его осуществить. Никаких сбоев быть не должно. За нами находится Дунай, с правого берега к нам будут подходить свежие армейские части, поступать боеприпасы и продовольствие. Согласно диспозиции, наши войска выстраиваются в сплошную линию от одной деревни до другой. Массена удерживает Асперн силами генералов Молитора, Леграна и Карра-Сен-Сира. Ланн занимает Эсслинг, выдвинув вперед дивизии Буде и Сент-Илера. Пространство между деревнями наглухо перекроют кирасиры д’Эспаня и легкая кавалерия Ласалля под общим командованием Бессьера. Действуйте!

Обсуждать было нечего. Группа военачальников рассыпалась, каждый отправился на свой командный пункт. Бертье в задумчивости поехал в сторону поляны, где были разбиты штабные палатки. Следом за ним тронулись Лежон и Перигор. Генерал-майор спросил:

— Что вы об этом думаете, Лежон?

— Ничего, ваша светлость, ничего.

— В самом деле?

— Ну, если честно, то мне хочется взять кисти и стать к мольберту.

— А вы, Перигор?

— Я? Я подчиняюсь приказам.

— Мы все подчиняемся им, дети мои, — вздохнул Бертье.

Один за другим, они пересекли малый мост, пляшущий на пенящихся волнах. Оказавшись на острове, Перигор догнал Лежона, и дальше их лошади пошли бок о бок.

— Как-то уж очень мрачен наш генерал-майор, — доверительно шепнул Перигор.

— Возможно, его терзают сомнения. Император избрал оборонительную тактику, войска укрепляются на своих позициях, ожидают действий неприятеля. Будут ли австрийцы атаковать? Император полагает, что да. Должно быть, у него есть основания думать так.

— Господи! — Перигор воздел очи горе. — Сделай так, чтобы он знал, куда ведет нас! Все же, друг мой, нам было бы лучше оказаться в Париже или Вене, а нашему генерал-майору — в своих владениях с обоими женами! Уж я-то знаю, что он думает о Висконти...

Лежон промолчал. Все знали, что Бертье живет с двумя женщинами и оттого мучается угрызениями совести. Вот уже тринадцать лет как он влюблен в сероглазую итальянку из Милана, супругу маркиза Висконти, пожилого, умеющего хранить тайны заслуженного дипломата, которого мало волновали бесконечные любовные интрижки его слишком красивой и чересчур горячей женушки. Когда Бертье, оставив любовницу, последовал за Бонапартом в Египет, он едва пережил это расставание. В палатке посреди пустыни он устроил настоящий алтарь своей Джузеппе, без конца писал ей отчаянные, непристойные письма. Так шли годы. В конце концов, Наполеон назвал эту нескончаемую страсть смехотворной. Под его нажимом Бертье, носивший титул герцога Невшательского, был вынужден искать настоящую герцогиню, чтобы не дать засохнуть генеалогическому древу. Покорный, несчастный, обливаясь слезами, он остановил свой выбор на Елизавете де Бавьер — особе с заостренным личиком, почти лишенным подбородка: к такой курице Джузеппа Висконти ревновать его не станет. И что же произошло потом, спустя всего две недели после брачной церемонии? Маркиз почил в бозе, а Бертье лишился возможности жениться на его вдове. Его трясло, как в лихорадке, он был на грани нервного срыва, и его пришлось утешать, поддерживать и ободрять, хотя обе женщины быстро поладили друг с другом, часто встречались и вместе играли в вист. Вот почему вздыхал Бертье в воскресный день 21 мая 1809 года в ожидании грохота австрийских пушек.

Маршал Бессьер вздыхал по той же причине, с той лишь разницей, что хранилась она в строгой тайне от окружающих. Сдержанного и немногословного, отличавшегося редкой учтивостью и умением контролировать свои чувства, Бессьера было невозможно заподозрить в адюльтере, поэтому ему удавалось скрывать свою двойную жизнь от нескромных глаз и злых языков. Под шитым золотом темно-синим мундиром он тоже носил два медальона. Один напоминал ему о супруге Мари-Жанне, женщине набожной и очень спокойной, за что ее ценили и уважали при дворе; второй хранил образ любовницы — танцовщицы из Оперного театра Виржинии Орей, известной под именем Летелье, на содержание которой маршал тратил миллионы.