Битва

Обладая манерами и выправкой, сохранившимися со времен старого порядка[62], с длинными припудренными волосами, вороновыми крыльями отброшенными за виски, Бессьер никогда не давал повода даже подумать, что его могут посещать мысли, далекие от армии и военной службы. Когда он прибыл в Эсслинг в сопровождении генерала д’Эспаня, то, прежде всего, посмотрел на колокольню. Вот тебе и Троицын день! Вовсе не Святой Дух должен был снизойти на них сегодня; другие огненные языки обрушатся на их головы[63] — ядра и пули эрцгерцога. На площади перед церковью оседланные лошади жевали ячмень, высыпанный из мешков прямо на землю. Кавалеристы помогали друг другу застегивать кирасы, кое-кто чистил оружие шторами, сорванными с окон ближайших домов.

— Д’Эспань, доведите до ваших офицеров требования его величества, — сказал, слезая с лошади, Бессьер.

В глубокой задумчивости он пошел к церкви и скрылся за дверью. Клирос солдаты превратили в бивак, и две скамеечки для молитвы догорали в костре перед разграбленным алтарем. Бессьер остановился перед распятием, которое кто-то пытался сорвать со стены, опустил голову и, расстегнув пуговицу мундира, достал оба медальона, хранивших память о дорогих ему людях. Мари-Жанна должна была быть сейчас на обедне в часовне их замка в Гриньоне; Виржиния в этот час еще спала в большой квартире, купленной для нее неподалеку от Пале-Рояля. А он, что делает он в этой полуразрушенной австрийской церкви? Он, сорокатрехлетний маршал Империи. Пока для него все складывалось удачно. За невероятно короткое время пройден такой большой путь! В молодые годы, будучи гвардейцем Людовика XVI, он пытался защитить королевскую семью во время мятежа 10 августа[64]. Ему претила вульгарность революции и подчиненное положение духовенства. Попав под подозрение революционеров, Бессьеру пришлось какое-то время скрываться в провинции у герцога де Ларошфуко. Оттуда он добрался сначала до пиренейской, а затем до итальянской армии Бонапарта, которому впоследствии оказал содействие в осуществлении государственного переворота. Для него же он создал службу личной охраны, ставшей основой императорской Гвардии... Через час он снова будет в седле. Солдаты любили его. Враги тоже, как те монахи из Сарагоссы, которых он взял под свою защиту. Был ли он рожден, чтобы командовать людьми? Бессьер этого не знал, да и знать не хотел.

Над площадью разносился громкий голос д’Эспаня. Он отдавал четкие команды, руководил подготовкой к бою, осматривал лошадей и оружие. Генерал заметил, что в конце главной улицы кирасиры роют под вязами могилу, и отправил туда капитана Сен-Дидье с приказом покончить с похоронами как можно скорее. Не особенно поторапливаясь, офицер отправился туда пешком.

Трое кирасир, орудуя лопатами, найденными в ближайшем сарае, заканчивали рыть яму. Неподалеку в траве лежал окоченевший труп солдата Пакотта.

— Поторопитесь, ребята, — сказал капитан.

— Нужно все сделать по правилам, господин капитан, — скупо ответил Файоль, втыкая лопату в горку свежей земли у края могилы.

— Мы уходим из этой чертовой деревни!

— Мы хороним нашего брата, господин капитан, мы не хотим, чтобы он стал добычей лис.

— У нас есть свои принципы, — добавил один из кирасир, здоровяк-кузнец по имени Верзье.

— А того типа, что вы вчера проткнули в доме, хоронить не будете?

— Но он же австриец! — возразил Файоль.

— Если его сожрут лисы, то это его лисы, австрийские, — с ухмылкой заметил третий солдат, невысокий худощавый брюнет.

— Довольно, Брюнель! — оборвал его капитан Сен-Дидье.

— Вы же верующий человек, господин капитан? — лукаво спросил Файоль, поглаживая черные подтяжки, найденные в кармане Пакотта; теперь они висели у него на шее наподобие галстука — то ли сувенир, то ли трофей.

— Чтоб через четверть часа все трое были в своем взводе! — приказал капитан и резко развернулся на каблуках, досадуя, что приходится иметь дело с такими болванами.

Когда офицер отошел подальше, Брюнель спросил у приятелей:

— Сен-Дидье — фамилия дворянская или я ошибаюсь?

— На него можно рассчитывать, — ответил Файоль. — Я видел его при осаде Ратисбонна. Он свое дело знает.

— Это хорошо! — сказал Верзье, снова берясь за лопату. — А то я уже сыт по горло жалкими офицеришками, которых набирают прямо из коллежей и за две недели готовят из них командиров, хотя вся разница между нами заключается лишь в том, что они знают латынь!

За деревней, над берегом Дуная с пронзительными криками, похожими на смех, носились белые чайки. Файоль перекинул через плечо коричневую шинель и поморщился:

— Плохо дело, если даже птицы смеются над нами...