Битва

— Нет! — уперся усатый. — Сержант вывихнул ногу.

— Да ничего он не вывихнул!

— Мы не можем его оставить!

— Ну, так иди за ним, кретин!

Вольтижер пригнулся и выбежал на улицу, но был срезан ружейным огнем раньше, чем добрался до своего сержанта. Усача развернуло на месте, изо рта хлынула кровь, и несчастный рухнул на вытянутые ноги мертвой лошади.

— Доигрался! — буркнул Ронделе.

— Живее! Мы теряем время! — крикнул Паради.

Оставшиеся в живых на этой чересчур выдвинутой позиции подобрали валявшиеся на земле ружья, а Ронделе мимоходом прихватил из камина еще и оставленный там вертел, и солдаты плотной группой побежали за дом в садик, обнесенный невысокой живой изгородью. Через колючий кустарник продрались сходу, украсив его клочьями и без того потрепанных мундиров, но опасная улица осталась позади.

Ориентиром для вольтижеров служила колокольня Асперна, однако добраться до нее оказалось не так-то просто. Они то приближались к ней, то, наоборот, удалялись: сначала наткнулись на полуразбитую каменную стену, потом влезли в какие-то густые кусты, кружили, перебирались через дымящиеся груды щебня... Солдаты сталкивались друг с другом, спотыкались, падали, раздирали в кровь руки и колени, но упорно рвались в своей цели; силы им придавал страх умереть в огне пожаров или под пулями австрийцев. Они услышали, как рявкнула пушка на главной улице. Ядро попало точно в дом, оставленный ими, и в небо взметнулись обломки досок и черепицы, разбитую крышу охватило рыжее пламя. По дороге к вольтижерам примыкали такие же, как они сами заблудившиеся бедолаги, так что к стенам кладбища вышла уже не маленькая группка беглецов, а целый отряд при оружии. Им хватило сил перебраться через ограду и, петляя между могильными крестами, доковылять до церкви. Там в окружении своих офицеров стоял маршал Массена, а сверху им на головы сыпались ветки вязов, срезанные ружейными пулями и картечью.

Файолю досталась лошадь раненого Верзье. Она оказалась еще пугливей, чем его собственная, и ее приходилось постоянно держать в узде. День продолжался. После десятка яростных атак всадник и лошадь едва держались на ногах. Все повторялось снова и снова: атака, бешеная рубка, отход, но австрийцы не отступали ни на шаг. Файоль уже не чувствовал спины, дико болела рука, ломило все тело. Едкий пот заливал глаза, и кирасир утирался рукавом, на котором коричневой коркой засохла кровь Верзье. Взмыленная лошадь не слушалась команд, а по ее бокам, изрезанным шпорами, струилась кровь. Зажав поводья в зубах, с саблей в одной руке и зажженным запалом в другой Файоль собирался отходить со своим взводом для короткой передышки между атаками, когда мимо него пробежали егеря Ласалля.

— Сюда! Сюда! — хрипло орали они.

В суматохе и неразберихе боя трудно было понять, кто кем командовал. В этот момент Файоль и Брюней увидели капитана Сен-Дидье. Офицер появился из клубов дыма без каски, с прорехами и подпалинами на мундире. Отчаянно размахивая рукой, он показывал, чтобы оставшиеся кирасиры последовали за егерями. Всадники с трудом развернули храпящих лошадей, и вместе с пехотинцами обрушились на австрийских улан, серьезно насевших на кавалеристов Бессьера. После секундного замешательства, австрийцы нацелили свои пики с флажками на нападавших, но им не хватило времени, чтобы развернуть лошадей и контратаковать нового противника. Файоль с размаху сунул горящий запал в раззявленный в крике рот оказавшегося рядом улана. Схватившись за выжженное горло, австриец свалился наземь и, закатив глаза, забился в конвульсиях.

Неподалеку в пешем строю сражался сам маршал Бессьер: в пылу боя он потерял треуголку, рукав мундира был располосован ударом сабли. На глазах Файоля маршал мастерски парировал удар сверху двумя скрещенными над головой шпагами. В рукопашной схватке уланы быстро растеряли свое преимущество — длинные пики только мешали им. Не успевая обнажить сабли или достать ружья из седельных кобур, австрийцы быстро отступили, оставив на поле боя своих убитых и несколько лошадей. Бессьер поймал за узду жеребца с коротко подстриженной гривой, вскочил в красное седло, отделанное золотым галуном, и поскакал в тыл в сопровождении своих спасителей и выживших кавалеристов из его эскадрона.

На биваке его ожидал кавалерийский офицер в парадном мундире. Это был капитан Марбо[71], любимый адъютант маршала Ланна. Без тени смущения он заявил:

— Господин маршал Ланн поручил мне передать вашему превосходительству приказ атаковать из последних сил, чего бы это ни стоило...

Бессьер почувствовал себя оскорбленным. Он побагровел и с презрением бросил:

— По-другому я не умею.

Чтобы застарелая неприязнь двух маршалов-гасконцев всплыла на поверхность, хватало малейшего повода. Они соперничали и ставили друг другу палки в колеса на протяжении последних девяти лет, еще с тех пор, когда Ланн собирался жениться на Каролине, легкомысленной сестре первого консула. Он обвинял Бессьера в том, что тот настраивал против него Мюрата: разве не он был свидетелем этой свадьбы?