Битва

Гладышев вышел один: Мостаков задержался, сказал — догонит. Торопились и другие офицеры к первым автобусам, выстроившимся рядами на площади перед штабом. Автобусы вывезут на локомотивную станцию испытателей, монтажников, настройщиков, разного толка командированных, а их, как успел отметить за эти дни Гладышев, заметно прибавилось, и ему, человеку, потершемуся в Шантарске три года, не надо долго ломать голову: значит, жди, что-то готовится важное, такого наплыва попусту, от нечего делать, здесь не бывает. Гладышев как раз и думал, торопливо шагая по выбитому, еще не заасфальтированному тротуару, над тем, что их ждет, к чему он должен быть готов, с чего начнет свой рабочий день — будет ли продолжать выяснять причины падения ракеты во время предыдущего испытания, или последует новая вводная? Вчера, уезжая с площадки, он видел на ветке спецвагоны, новенькие, особой прочности, под пломбами, такие вагоны тоже попусту не прибывают.

По логической цепочке в памяти возникло другое: год этот оказался смутным, с затишьем в делах, словно где-то что-то с «Меркурием» застопорилось, и до них, испытателей, докатывались отголоски всяких слухов: то, мол, «Меркурию» конец, ставится на консервацию, то будто даже вот-вот начнут демонтировать, пойдет новый проект, то становилось известно о болезнях главного конструктора Умнова и маршала Янова… Отмахиваясь от таких слухов, Гладышев, однако, видел: в делах все же застой — проводили явно второстепенные испытания, набирали статистику.

Теперь же, выходит, что-то назревало, какой-то поворот — чутье не могло изменить ему…

В конце концов Гладышев успел сказать себе, что над этим нечего ломать голову, вот приедет на площадку — и сразу станет ясно: начальник отдела инженер-подполковник Почекута на утренней планерке «разложит все на свои полочки». Это любимое его выражение — «разложим все на свои полочки». И у него такое неплохо получается: Гладышев с восхищением всякий раз отмечал в нем достойные военного человека качества — четкость, ясность, немногословность. О нем говорили: «Если тебе нужен Юрий Савельевич, не бегай, не зови его по громкой связи — просто встань в любом месте и стой. Ждать придется не больше двух минут, он подойдет к тебе сам». Гладышев припомнил сейчас Почекуту — лицо спокойное, будто невидимая маска надета, но уж если рассмешили инженер-подполковника, смеется от души, до слез и долго, точно тратит весь до того скопившийся запас смеха; движения у него неторопливые, обдуманные, кажется, Почекута самой природой предназначался в руководители. Нет, не сразу Гладышев принял таким своего начальника отдела: были разные точки соприкосновения…

Вот очередная из таких «точек»: не успел приехать, как с ходу поручение — разобраться, почему ракета, взлетев, рухнула. Почему? Отчего? Поисковая группа привезла от ракеты лишь рожки да ножки: смятый, искореженный корпус, внутри блоки и узлы побиты, изуродованы — вот и «разложи по полочкам», попробуй!

2

Планерка в отделе подходила к концу. Сидя за своим столом возле окна, Гладышев подумал, что вот на таких планерках да на совещаниях они, испытатели, собираются вместе, всем отделом, а кончится планерка — разбегутся по точкам, по испытательным позициям; возвращаются сюда, к своим столам, чтоб только подвести итоги опытов, записать в рабочую тетрадь выводы, покорпеть над теоретическими выкладками, составить отчет. Думал он и о той разгадке, какую только что на планерке открыл инженер-подполковник Почекута, — почему на железнодорожной ветке у испытательного корпуса вчера стояли спецвагоны, новенькие, окрашенные в блекло-желтые тона, опечатанные пломбами… Десять минут назад, когда они приехали сюда, Гладышев увидел — ветка уже была свободна, за ночь, выходит, вагоны разгрузили, отогнали с испытательной площадки. Теперь разгадка явилась в простом и вместе ошеломляющем открытии: получено предварительное распоряжение готовить «Меркурий» к заводским испытаниям. К заводским… Неужели?! Н-да, к событию этому шли все долгие годы, шли неотступно, нелегко, карабкаясь, будто по скале, и так — неожиданно просто — уже готовить! Готовить!

Под локоть легонько подтолкнул Мостаков: за очками глаза влажно горят — тоже расчувствовался. Но, кажется, не одни они, два дружка, в таком состоянии: Почекута с достоинством пережидает шумок возбуждения за столами.

Четко и немногословно Почекута разъяснил, кто и что делает поэтому предварительному распоряжению, и Гладышев теперь размышлял над своим возможным участием в предстоящем испытании: начальник отдела не упомянул его фамилии, и Гладышев терялся в догадках — случайно или сознательно вышло у него это? Когда Почекута закончил, сказал: «Все» — и, по обыкновению, спросил, будут ли вопросы, Гладышев, подумав, что у начальника отдела не бывает случайностей, все само собой выясняется, промолчал, не задал вопроса. Не оказалось вопросов и у других офицеров, и кое-кто уже поднялся из-за стола, готов был встать и Гладышев, но Почекута там, впереди, возвышаясь над столом, вскинул руку: