Битва

Поворачиваясь всем корпусом к экранам, Янов передвинул и отечные, затяжелевшие ноги; по круглому выпуклому полю бежали, прочерчивая белые траектории, точки, они бежали стремительно навстречу тем другим, которые Янов видел раньше, и сантиметры на экране, разделявшие их, убывали на глазах катастрофически. Сейчас Янова занимали лишь вот эти сокращавшиеся, съедавшиеся сантиметры — они таили в себе все: удачу, беду, успех, поражение…

Точно изолировавшись от всего, не зная и не представляя, что делали теперь другие на КП, Янов ждал момента, когда точки встретятся, сольются, — это будет тот самый момент, которого они ждут, ради которого они сидят тут, ради которого многие годы люди трудились, горели в поисках, терпели лишения. И он, как ни напрягался, как ни ждал этого мига, как ни старался увидеть это слияние и мысленно подталкивал, подстегивал время, он все же его не заметил; Янова заставили вздрогнуть доклады, взметнувшиеся один за другим:

— Первая — встреча! Вторая — встреча!

Он уже не слышал иных докладов, не видел экрана — все растеклось перед глазами, и, оглушенный наплывшими чувствами, щемящей и щекотной теплотой, сдавившей горло, не желая, чтоб видели его, как он думал, старческие проявления, ругая себя в душе, сомкнул веки, — ему бы сейчас уйти, побыть одному, но было неловко, и он сидел упрямо, как бы сросшись с креслом…

Но он не знал, что день этот, даже ближайшие часы готовили испытанию свои, не предусмотренные ни программой, ни человеческим предвидением осложнения.

3

Ракеты на пусковых установках ощетинились и отсюда, из бункера, казались древними фантастическими единорогами. Лишь изредка поглядывая в узкое щелевое окно, привычно отмечая положение ракет на установке, скользя взглядом по ажурным железным мачтам, поднимавшимся над бетоном стартовой площадки, Гладышев был занят и поглощен только одним — показаниями приборов и сигнальными транспарантами. Он переходил от одного пульта к другому. Чисто механически отметил, что репродуктор с металлической хрипотцой объявил:

— Готовность тридцать минут!

В сознании Гладышева отсеклось: начинался третий этап испытания, последний; два других пройдены без сучка без задоринки, и, кажется, теперь все идет к завершению, к окончательному аккорду — все пусковые установки заряжены, тягачи очистили боевую позицию, рядком выстроились на бетонной площадке в стороне. Благодушие, раскованное настроение ощутимо передались всем, кто был в бункере: среди членов рабочей подкомиссии уже не было того напряжения, той строгости и чинности, какими все начиналось три часа назад, — теперь в бункере вольно передвигались, разговаривали, кое-где всплескивались шутки, смешок. Атмосфера, настроение в бункере стартового комплекса определялись и ощущением близости конца испытания, и тем дыханием, теми отголосками настроения, которые невольно доносились с главного командного пункта, где теперь сидело все высокое руководство, все «основные силы» государственной комиссии. Случалось, что после официальных команд и распоряжений громкую связь не успевали вовремя выключить, и тогда сюда, в бункер, врывался с командного пункта живой, возбужденный говор, а то и полусмех, восклицания — там, выходит, тоже убывало напряжение, брала верх уверенность, что дело идет к благополучному концу.

Как раз Гладышев об этом и подумал — подумал с облегчением, что так оно и есть, что все нормально. Позади пультов столпились испытатели, члены рабочей подкомиссии, лишь операторы да несколько прямых руководителей испытания оставались на своих местах. Думая, что он сейчас тоже пройдет туда, за пульты, к общей группе людей, Гладышев, однако, задержался перед крайней стойкой пульта, и сам бы не ответил почему — просто так, пожалуй, чтоб в последний раз привычно взглянуть, как ведут себя табло и приборы: все ли в порядке с подготовкой ракет?

В следующую секунду два события слились у Гладышева в одно: перед глазами мигнуло раз-другой красное табло, высветился «Отказ», а по громкой связи раздался чуть встревоженный голос инженер-капитана Мостакова, ответственного по старту:

— В ракете утечка!

Гладышев не успел еще принять для себя какое-то первое решение, как резко и властно в динамиках прозвучал голос руководителя испытания:

— Всем в укрытия! Покинуть старт!

В бункере в одно мгновение все изменилось: смолкли переговоры, все звуки отсеклись, прекратилось всякое движение, и люди застыли на своих местах: казалось, налетел внезапный ледяной смерч и обратил разом все в неживое. Включился динамик командного пункта, и голос, который Гладышев тотчас узнал, — голос Умнова, главного конструктора, жестко потребовал:

— Стартовый комплекс! Доложите причину отказа.

— Товарищ главный! Предварительно: самопроизвольная утечка во втором отсеке ракеты.

В динамике — переговоры, короткие и отрывистые:

— Да-да, товарищ маршал…

— Председатель комиссии генерал Купрасов — его решение…

— На месте надо выяснить — я готов!.. — И вслед за тем отчетливо и ровно: — На стартовом комплексе! Говорит Сергеев. Сейчас буду у вас.