Битва

Нет, он не хотел, чтоб его провожали, он даже дочерей уговаривал не ездить на аэродром, однако те наотрез отвергли его уговоры, и теперь на летном поле были Моренов и Валеев, Умнов и Коськин-Рюмин, дочери и Маргарита Алексеевна, начальники некоторых служб, управлений. Он улетал, а они оставались в Шантарске, они, его товарищи, коллеги, — у них будет большая серьезная работа, они все досконально обсудили утром, наметили сроки, планы; с новыми идеями явился и главный — Гигант верен себе… Усмехнулся, вспомнив давнюю академическую кличку Умнова. Гигант… Главный конструктор. В членкоры Академии наук избран. А что тебя ждет в Москве, а после где-то в неведомой загранице?.. И сколько ты пробудешь там, оставляя здесь всех близких тебе людей? Оставляя на неизвестное время свое дело, работу, дочерей и… Он подумал о ней, Маргарите Алексеевне, он видел ее, она стояла позади девочек, уже взрослых, возвышаясь над ними лишь самую малость, лишь высокой прической, бронзово плавившейся на солнце. Она стояла рядом с его дочерьми, но и чуть позади них, точно подчеркивала: она с ними, возле них, как он хотел того… На ней был белый гипюровый костюм, красивый, нарядный, и она походила в нем на невесту, смотрела оттуда, снизу, с грустной и трогательной улыбкой, словно говорившей: «Смотри, я тут, провожаю тебя, мне грустно, но я буду ждать, потому что жду уже давно, жду долго… Но теперь мне ждать труднее и страшнее — и ты должен понимать».

В ту же секунду он припомнил: она приехала сюда вместе с девочками, и, когда он, обходя всех и прощаясь, подошел к ней, она раскраснелась, тонкие ноздри напряглись, прикрылись веки, сказала тихо, чуть слышно: «До свидания. Возвращайтесь…»

Теперь командир корабля, вставший позади Фурашова, негромко доложил:

— Все готово к взлету, товарищ генерал!

— Взлетайте! — не оборачиваясь, приказал Фурашов.

Он еще взмахнул рукой, взмахнули ответно и там, внизу, и Фурашов, поворачиваясь, пригибаясь в проходе, мысленно повторил раздельно и четко, повторил неожиданно для себя: «До свидания. Возвращайтесь…» Он повторял эти слова и после, прильнув уже к иллюминатору, глядя отсюда на близких ему людей, и позднее, когда в дрожи, натужливо громада самолета начала скользить, разворачиваться, и в этом повторении Фурашов остро ощущал удивительное, будоражащее созвучие, короткие слова наполнялись особым смыслом, вырастали до поразительной высоты, какую только он один понимал сейчас и, понимая, улыбался — тихо, легко и открыто…

2

Будущее… Туманное, призрачное, незримое и вместе такое понятное, ощутимое, угадывающееся во всем окружающем настоящем, угадывающееся даже в прошлом. Именно в эти дни Гладышев все чаще возвращался к размышлениям о будущем, ловил себя, пожалуй, впервые за свои тридцать шесть земных лет на том, что думал о Москве, о предстоящей службе в управлении генерала Бондарина: как она станет складываться, что ждет его в этой новой, столичной жизни?

Он не ожидал, что все обернется просто, закрутится довольно быстро после его визита к генералу Фурашову; ему казалось, что в лучшем случае пройдет месяц, возможно, даже больше, прежде чем решится его перевод.

Тогда, выйдя из кабинета и кивнув адъютанту Любочкину, восседавшему за пустым столом в приемной, Гладышев с внезапной ядовитостью и сухостью, мысленно обращаясь к какому-то словно неведомому, но конкретному лицу, подумал: «Ну вот, теперь смотрите и решайте…» И все же он тогда почувствовал облегчение, точно переступил незримую грань, нелегкую и тягостную, разделяющую его настоящее и прошлое… Он вступил во что-то пока еще непостижимое, неопределенное, но что, как подсказывал ему разум — ощутить, принять чувствами он пока не мог, — называлось будущим, еще эфемерным, призрачным, потому что он сделал к нему лишь первый шаг, а само оно, будто сказочная страна, «за семью долами, за семью горами»… Он усмехнулся, вспомнив где-то вычитанное: «Когда все остальное потеряно, все же остается еще будущее».

А через два дня на испытательной площадке ему передали: явиться в отдел кадров. Начальник отдела кадров, полковник, был сравнительно новым человеком в Шантарске — всего года полтора, как его прислали сюда, и конечно же не было ничего удивительного в том, что он не знал Гладышева; усадив его, раскрыв личное дело, он секунду будто сличал, тот ли человек, он ли.

— В Москве вашу кандидатуру одобрили, — наконец сказал он. — Генерал Фурашов сам звонил. — Он полистал шуршащие лощеные листы, удивленно вскинул короткие, как бы вертикальные брови: — Э-э, у вас диплом с отличием! Понятно! Хотя, вижу, последние курсы заканчивали заочно? Уже будучи здесь, у нас? Так?

— Да, по собственному желанию. Писал рапорт…