Битва

Этим он и занимался, обдумывая, уточняя вновь и вновь план с помощниками в штабе, на площадках; за этой работой его и застигла телеграмма: Сергееву предлагалось быть в Москве в пятницу. Подписал телеграмму Янов. Что ж, в Москву ему, Сергееву, надо было: о многом следовало договориться, решить — теперь, после того как ознакомился, побыл на месте, все виделось определеннее; к тому же сейчас у него готовый план — он конкретно, подробно развивает доклад, посланный на другой день, вслед за отбывшим с полигона маршалом Яновым. Сергеев порадовался: не с пустыми руками явится в Москву. Но приходили и беспокойные мысли: казалось, что именно в его отъезд, когда его не будет дома, не будет рядом, тот худой исход, представлявшийся ему неизбежным, и случится с Лидией Ксаверьевной, и оттого тоскливо щемило сердце.

В день отъезда, собрав маленький дорожный чемоданчик и прощаясь с женой, он заботливо выставил на тумбочку все привезенные женой из Москвы лекарства, пояснил — чтоб было всегда под рукой, — посидел рядом, подержав ее ладошки в своих пальцах. Ладошки Лидии Ксаверьевны были влажно-ледяные; он подумал с теплотой и горечью: «Вот держится мужественно, а самой, верно, невмоготу», но сказал, глядя в ее лучистые, доверчиво открытые глаза, чуть грустные, видно, от внутренней донимавшей боли:

— Я постараюсь долго не задерживаться. Тебя будут навещать, а в случае чего сама звони в штаб!

— Хорошо! — Она улыбнулась, все больше припухавшими, чуть присиненными губами, они, как и руки, должно быть, были холодными, несмотря на жару в номере гостиницы. — Поезжай, Егор. Все будет хорошо.

Сергеев поцеловал ее в губы — они действительно были холодными, твердыми.

3

Янов принял его сразу. В знакомой Сергееву приемной, куда он вошел, толпилось несколько генералов и полковников с папками и туго скрученными рулонами — ждали очереди на доклад. Сергеев с некоторыми из них поздоровался. Невысокий, заметно под-раздавшийся, с поседевшими волосами, но с прежним тщательным зачесом, Скрипник, теперь уже подполковник, поднялся навстречу:

— Здравия желаю! Сейчас доложу о вас: маршал интересовался, прилетели ли вы.

Когда Скрипник скрылся за дверью, генерал, с которым Сергеев разговаривал, раскатился смешком:

— Мы ждем-пождем, а тебя сразу с корабля на бал… Вот оно, преимущество периферии!

Сергеев весело блеснул глазами:

— Такое преимущество легко каждому заслужить! Сдал папку, сдал квартиру, сказал Москве «до свидания» — и преимущество обретено.

Генерал не успел еще отсмеяться после фразы Сергеева, как возникший в приемной Скрипник, застыв с подчеркнутым достоинством, пригласил Сергеева в кабинет.

Янов что-то стоя говорил посетителям — их было трое, генерал и два полковника, — стоявшим у стола и ожидавшим, судя по понурым лицам, той благодатной минуты, когда наконец их отпустят. Сергеев остановился у двери, раздумывая, как поступить — дать каким-либо движением знать о своем присутствии или нет: видно, разговор до появления его был не из приятных. Сергеев уже подумал — не лучше ли вовсе выйти из кабинета. Янов оглянулся, лицо его, до той минуты тоже мрачное, как и у посетителей, вроде бы чуть дрогнуло, оживилось, он коротко взмахнул рукой и, сказав: «На сегодня хватит!» — пошел по ковровой дорожке навстречу Сергееву. Переглянувшись, посетители побрели за маршалом, и эта процессия вызвала улыбку у Сергеева: энергично, упруго шагавший впереди Янов, а позади на расстоянии — понурая, неловко сгрудившаяся группка. Сергеев хотел доложить о прибытии, но Янов вновь взмахнул ладонью — теперь спокойнее, расслабленнее.

— Здравствуйте. С приездом. — Рука у Янова мягкая, но пожатие чувствительное. Кивнул на остановившуюся в почтительности группку: — Вот как бывает… Ляпсусы! Не знает правая рука, что делает левая…

Только тут Сергеев заметил: оба полковника и генерал были расстроены, он их не знал, встречал впервые.

— Ладно, готовьтесь дать объяснение выше. — Янов сделал паузу. — Свободны.

Пока те уходили, молча, подавленные, Янов тоже молчал, возможно сознавая, что начинать сразу разговор с Сергеевым неудобно, а возможно, он просто еще не переключился, не отошел от неприятного, тяжелого объяснения — теперь, после его фразы, у Сергеева не оставалось сомнения, что объяснение было именно трудным, неприятным. Проводив взглядом вышедших в дверь, Янов наконец вскинул глаза на Сергеева, как бы говоря, что вот, мол, какие не очень приятные получаются дела, но вслух сказал, взяв Сергеева за локоть и мягко направляя к столу:

— Рассказывайте, что у вас нового, какие заботы. Ваше дело особое. Вот где не проиграть! Ракеты! Против них, как сами понимаете… Так что к вам и отношение другое, и требования другие!