Битва книг

Но тут нежные материнские заботы овладели ее мыслями и стеснили грудь. Ибо в первом ряду отряда \новых\\ лучников она узрела своего сына Уоттона, которому парки даровали весьма короткую нить жизни. Утэттон, младой герой, был некогда зачат безвестным отцом из рода смертных в тайных объятиях сей богини. Он был любимейшим из всех ее детищ, и она решила приободрить его. Но прежде, согласно доброму старому обычаю богов, она сочла за лучшее изменить свой образ, опасаясь, как бы божественные черты ее лика не ослепили его смертного взора и не отягчили прочих чувств. А потому она сжала свою особу до размеров октаво, тело ее стало белым, сухим и от сухости распалось на лоскутья; толстые обратились в картон, а тонкие — в бумагу, на которую ее родители и дети искусно нанесли черный сок, то есть отвар желчи и сажи, придав ему форму букв; голова ее, голос и селезенка сохранили первичную форму, и то, что прежде служило ей кожным покровом, осталось неизменным. В таком обличье она предстала перед \новыми\\, не отличимая ни видом своим, ни одеянием от божественного Бентли, дражайшего Друга Уоттона. «Храбрый Уоттон, — сказала богиня, — почему наши войска праздно медлят, понапрасну утрачивая свой пыл и упуская удобный случай? Поспешим же к полководцам и присоветуем им немедля идти на приступ». С этими словами она незаметно засунула ему в рот мерзейшее из своих чудищ, дополна налитое ее злобою, которое, влетев прямо в голову, выпучило ему глаза, перекосило взор и наполовину перевернуло мозги. Затем богиня тайно повелела двум любимым своим чадам, Глупости и Грубости, неотступно сопровождать его особу во всех схватках. Снарядив героя таким образом, она исчезла в тумане, и тогда-то он уразумел, что то была богиня, его матушка.

Час, назначенный судьбою, настал, и сражение началось. Но прежде, чем я отважусь начертать подробное его описание, мне надобно, по примеру других сочинителей, испросить себе сотню языков и уст, и рук, и перьев, каковых, тем не менее, все равно не хватит для исполнения столь непомерного труда! Ныне поведай, богиня, ты, что царишь над историей, кто же первый вступил на поле брани? Парацельс, возглавлявший драгун, заметив на противной стороне Галена, метнул со страшной силою дрот, но отважный \древний\\ принял его своим щитом, и острие сломалось на втором слое кожи....... .................... Hic раиса desunt[7]. Они несли на щитах раненого агу к его колеснице...................................................................................................... Desunt nonnulla[8]......................................

Тогда Аристотель, заметив наступающего со свирепым видом Бэкона, поднял лук и выпустил стрелу, которая, не попав в доблестного нового, пролетела со свистом над его головой; но Декарта она поразила: стальной наконечник быстро отыскал изъян в его шлеме и, пробив кожу, а затем картон, вонзился в правый глаз. Доблестный лучник завертелся от мучительной боли, и смерть, подобно светилу высшего воздействия, вовлекла его в свой вихрь. .......................................Ingens hiatus hie in MS[9].................................................................................................................. когда Гомер явился во главе кавалерии, верхом на свирепом коне, которым и сам-то всадник с трудом правил, а прочие смертные и подступиться к нему не дерзали; он поскакал между рядами противника, повергая всех на своем пути. Поведай, богиня, кто же был первым и кто был последним, кого он сразил. Первым выступил против него Гондиберт, облеченный в тяжкие доспехи, верхом на степенном, смирном мерине, который славился не столько быстротою, сколько готовностью вставать на колени, стоило лишь всаднику пожелать сесть верхом либо спешиться. Гондиберт еще раньше поклялся Палладе, что не оставит поля битвы, пока не завладеет доспехами Гомера[10], — безумец, которому ни разу не доводилось видеть их владельца и испытать его силу. Гомер поверг наземь коня и всадника, и, втоптанные в слякоть, они захлебнулись. Затем длинным копьем он заколол Денема, отважного \нового\\, что по отцовской линии вел свое происхождение от Аполлона, но мать его была простою смертной[11]. Тот свалился и стал грызть землю. Духовную его часть взял

Аполлон, превратив в звезду, плотская же так и осталась валяться в грязи. Затем Гомер убил Уэсли копытом своего коня. Со страшною силой исторг он из седла Перро и, швырнув его в Фонтенеля, одним ударом вышиб мозги у обоих.