Битва книг

В эти книги чудесным образом исподволь проникает и там хранится дух каждого воина, пока тот жив, а после смерти сама душа его туда переселяется и вдохновляет их. Таково, по крайней мере, распространенное мнение; но я считаю, что библиотеки подобны другим кладбищам, где, как утверждают иные философы, некий дух, которого они называют \brutum hominis\\[3], витает над памятником до той поры, покуда тело не paзлoжится и не обратится в прах или станет добычей червей, после чего он исчезает или распадается. Точно так же, можно сказать, беспокойный дух обитает и в каждой книге, покуда она не станет прахом или ею не завладеют черви, что с одними случается через несколько дней, а с другими позднее; а поскольку в полемических книгах обитают самые бесчинные духи, их обычно заключают в особое жилье, отдельно от остальных, и, опасаясь их междоусобной свары, наши предки для поддержания мира предусмотрительно решили приковывать их железными цепями. Такой способ был придуман по следующему случаю. Когда творения Дунса Скота впервые вышли в свет, их доставили в одну большую библиотеку, где отвели им особое помещение; но едва лишь этот автор там обосновался, как отправился навестить своего учителя Аристотеля, и оба они сговорились захватить силою Платона и стащить его со старинного места среди богословов, где он мирно обитал почти восемьсот лет. Попытка их удалась, и два захватчика воцарились с тех пор вместо него; но тогда же для соблюдения в будущем спокойствия и порядка было установлено, что все полемисты большого формата должны содержаться на цепи.

Благодаря этой предосторожности в библиотеках мог бы, конечно, сохраняться мир, если бы в последние годы не появились особые виды полемических книг, преисполненные крайне зловредным духом вышеупомянутой войны между учеными мужами за более возвышенную вершину Парнаса.

Когда такие книги были впервые допущены в публичные библиотеки, я, помнится, сказал по этому поводу некоторым заинтересованным лицам, что они непременно учинят беспорядки везде, где бы ни очутились, если только не будут приняты самые строгие меры предосторожности; а потому я советовал, чтобы сильнейшие воины с каждой стороны были расставлены попарно или как-либо иначе перемешаны, и тогда, подобно смешению противоположных ядов, их зловредные свойства взаимно друг друга поглотят. И, по-видимому, не был я дурным провидцем или дурным советчиком, ибо только из-за небрежения этой предосторожностью в прошедшую пятницу представился случай разразиться жестокому сражению между \древними\\ и \новыми\\ книгами в королевской библиотеке. Теперь же, коль скоро разговор об этой битве у всех на устах и город с нетерпением жаждет услышать подробности, я, обладая всеми необходимыми качествами историка и не принадлежа ни к одной из заинтересованных партий, решил уступить настоятельным просьбам моих друзей и написать полный и беспристрастный отчет о происшедшем.

Хранитель королевской библиотеки — особа весьма доблестная, но прославленная главным образом своим человеколюбием[4], — был ярым борцом за \новых\\, и в одном из сражений на Парнасе поклялся повергнуть наземь собственными руками двух \древних\\ вождей, которые охраняли узкий проход в более высокой скале. Однако, когда он пытался вскарабкаться наверх, ему жестоко мешали его злополучный вес и тяготение к своему центру — свойство, в высшей степени присущее представителям \новых\\; ибо легкость в мыслях позволяет им проявлять чрезвычайную живость в умозрительных построениях, и они воображают, что нет высоты для них недосягаемой, однако, когда переходят к делу, обнаруживают, что увесистый зад и пятки тянут их вниз. Итак, потерпев неудачу, обескураженный борец затаил жестокую злобу против \древних\\ и решил утолить ее, выказывая все знаки расположения к книгам их противников и предоставляя последним лучшие помещения, тогда как всякая книга, дерзнувшая признать себя защитницей \древних\\, была заживо погребена в каком-нибудь темном углу под угрозой быть выброшенной за Дверь при малейшем проявлении неудовольствия. Кроме того, случилось так, что примерно в то же время книги в библиотеке странным образом перемешались, чему приводились различные объяснения. Одни приписывали это огромному облаку ученой пыли, которую резкий порыв ветра сдунул с полки \новых\\ в глаза библиотекарю. Другие утверждали, что он имел прихоть выискивать в ученых сочинениях червей и заглатывать их живьем и натощак, причем одни из них падали ему в селезенку, а другие лезли наверх, в голову, причиняя обеим большое расстройство. Наконец, третьи придерживались того мнения, что, долго блуждая по библиотеке в потемках, он совершенно позабыл ее расположение, а потому, расставляя книги, вполне мог ошибиться и запихнуть Декарта рядом с Аристотелем; бедный Платон оказался между Гоббсом и «Семью мудрецами», а Вергилий был стиснут Драйденом с одной стороны и Уитером с другой.