Битва под Острой Брамой

– Так вот, терпеть тебя подле себя я более не желаю. Отправляйся с глаз моих в Вильно. Только что получил донесение верного человека. Он свидетельствует, что там (в Вильно, а не в Варшаве!) составилось тайное общество заговорщиков, того и гляди, как ты сказал, кинут клич резать москалей. А прежде москалей станут резать своих, тех, кто нам верен и кого они считают предателями, по-здешнему – здрадниками. Первый из таковых, конечно, литовский гетман Шимон Косаковский. Вот и будет тебе дело: мы покажем, что своих в обиду не дадим, – сам российский посланник отправляет своего лучшего офицера, дабы помог обезопасить нашего лучшего союзника.

– Я должен буду подчиняться литовскому гетману?

– Этот гетман уже выслужил чин российского генерал-лейтенанта. Но ты поступишь под начало генерала Арсеньева, командира нашей дивизии в Вильно. С предписанием держать тебя подле Косаковского. А главное тебе предписание – дознаться про тайное общество в Литве. Только судя по тому, как ты мой давешний приказ исполнил, – сие тебе не по уму. Ну а коли, паче чаяния, что-то узнаешь – напишешь мне донесение. Самого тебя в Варшаве я видеть не желаю.

Княжнин, так же не испытывавший большого желания продолжать разговор с этим напомаженным разрумянившимся генералом, готов был уже уйти, но Игельстром задержал его:

– По дороге исполнишь еще одно дело. В Вильно поедешь через Новогрудок. Там найдешь князя Михаила Огинского. Сей магнат значится подскарбием[7] литовским, однако строит нам козью морду и под всякими предлогами избегает службы. То ему понадобилось путешествовать в Вену, теперь вот уехал в Новогрудок на контракты[8]. Сильно озабочен получением доходов со своих имений в Белоруссии.

Здесь Игельстром несколько смягчился. Казалось, Княжнин уже не вызывает в нем такого сильного раздражения. Наверное, только из-за того, что теперь оно было адресовано литовскому магнату.

– Так вот, нужно Огинскому намекнуть, что ежели он в ближайшее время не прибудет в Варшаву для участия в заседаниях постоянного совета, дабы заниматься сокращением армии, то недолго на все его имения снова наложить секвестр. Намекнуть, конечно, деликатно. Для того тебя и посылаю, дабы самолюбию князя потрафить – дескать, не простой курьер к нему послан, а капитан российской лейб-гвардии. К князю Огинскому мною приставлен, якобы для его безопасности, поручик. Выслушаешь его отчет: с кем князь встречается, какие при нем ведутся речи. Нельзя исключить, что наш ясновельможный пан связан с заговорщиками.

Говоря это, Игельстром взял со стола лист бумаги, с обеих сторон сверху донизу исписанный убористым почерком пофранцузски. Оказывается, документ предназначался Княжнину.

– Еще для пользы дела даю тебе весьма занимательную бумагу, – сказад Игельстром. – У Виленского тайного сообщества составлено тайное ж наставление для его прозелитов. И я оное заполучил. Вот, велел переписать для тебя. Зная сие наставление, ты сможешь понять, кто прозелит, а кто нет. Все, теперь ступай.

Княжнин, поклонившись, вышел. Приказ снова был, как в сказке про Ивана-дурака, только на сей раз он уходил с легким сердцем: возвращаться обратно уже нет нужды.

В вестибюле Княжнина дожидался Протазанов, зашел, будто бы проверить своих караульных. По тому, как спокойно встретил его тревожный взгляд Княжнин, понял, что тот и теперь его не выдал.

– Дмитрий Сергеевич, я навсегда у вас в долгу! – сказал он тихо.

– Полно, поручик. Ведь мы друзья. И я сему обстоятельству рад. Даже жаль расставаться.

– Вы уезжаете?

– В Вильно. Меня выдворяют из Варшавы столь же поспешно, как выдворяли из Петербурга. Только здесь меня ничего не удерживает. Полагаю, посланнику в Варшаве ничего не угрожает: ежели и существует заговор, то заговорщики сами должны оберегать Игельстрома, поскольку он именно тот, при ком их дело может кончиться успехом.

– Поужинаем на прощание в том шинке на Пивной улице?

– Почему бы и нет? Только, чур, в карты с поляками не играть и помнить про пост!

Отъезд в Новогрудок был запланирован на следующее утро. Оставшееся до ужина время Княжнин потратил на изучение документа, добытого виленским агентом Игельстрома. Княжнин теперь вспомнил, что за полчаса до того, как его вызвали в кабинет посланника, оттуда вышел какой-то еврей. Еще раньше Игельстром вызывал секретаря, очевидно, для того, чтобы сделать копию документа, которая теперь лежала перед Княжниным. Очень возможно, что человек, покинувший Игельстрома, был или его шпионом в Вильно, или связным. Княжнин пытался припомнить его ничем не примечательную внешность, но безуспешно – пока все евреи для него выглядели на одно лицо.

Чтение оказалось не из легких. Поначалу Княжнин решил, что Игельстром по ошибке или специально для того, чтобы над ним поиздеваться, вручил ему не ту бумагу. Это был какой-то катехизис, заповеди, в которые должны веровать некие индийцы или брамины: