Битва при Коррине

Червь замедлил бег, и Эльхайим побежал вперед, полностью сосредоточившись. Исмаил бросил свои крючья и веревки, чтобы помочь остановить зверя. Молодой спутник не заметил, какую работу сделал за него Исмаил, а тот не стал акцентировать на этом его внимание.

Радостный Эльхайим взобрался на спину червя, дерзко взглянув на вставшего рядом с ним старика.

– Куда мы едем?

Казалось, он вспомнил молодость. Наконец.

Длинные, черные с проседью волосы Эльхайима развевались на ветру, а Исмаил указал на точку отдаленного горизонта.

– Мы будем править туда, в глубь пустыни, где будем одни и нам никто не помешает.

Червь, как мощный бульдозер, понесся по дюнам, пожирая окутанное ночной мглой пространство. Когда-то Укротитель Червей увел свой народ в глубины пустыни, где отступники смогли укрыться от врагов, а потом Марха увела их еще дальше, в вынужденный исход. Но со времени смерти Укротителя Червей большинство его последователей утратили свой пыл и рвение, искушенные удобствами и легкой жизнью. Когда-то изолированные поселения снова придвинулись к редким, рассеянным в пустыне крупным городам.

Селим был бы разочарован, узнав, что впечатление от его видений сотрется в памяти народа уже в следующем поколении, а ведь он пожертвовал жизнью ради того, чтобы легенда о нем пережила века. Как первый наиб после смерти Селима, Исмаил делал все, что в его силах, чтобы сохранить преемственность и память о легендарном предводителе, но после того, как бразды правления были переданы сыну Селима, он чувствовал, что все, достигнутое им, уплывает из рук как песок, сыплющийся сквозь мозолистые пальцы.

Два человека ехали на черве до самого рассвета, потом взяли свои мешки и спешились близ нескольких скал, где можно было найти дневное убежище. Пока Эльхайим искал место, куда положить мат и где воздвигнуть отражающий навес, Исмаил тревожно оглядывал угрюмую безрадостную местность.

Сидя напротив отчима под все сильнее припекающим солнцем, Эльхайим качал головой.

– Если мы жили раньше в таких вот условиях, старейшина Исмаил, то надо сказать, что наш народ сделал большой шаг вперед за прошедшие годы.

Он протянул руку и коснулся шероховатого горячего камня.

Исмаил посмотрел на пасынка своими синими от специи глазами.

– Ты не представляешь себе, как изменилось все на Арракисе за время твоей жизни – с тех пор как Великий патриарх открыл нашу планету для старателей специи. Все в Лиге, все, практически каждый человек, потребляют теперь меланж – наш меланж – в огромных количествах, надеясь, что она защитит их от болезней и продлит молодость.

Он сделал пренебрежительный жест и презрительно фыркнул.

– Но не следует закрывать глаза и на то, что нам это принесло несомненную пользу, – подчеркнул Эльхайим. – Теперь у нас больше воды и больше пищи. Наши люди стали жить дольше. Медики Лиги сохранили множество жизней, которые в противном случае были бы у нас похищены, причем совершенно бессмысленно – как жизнь моей матери.

Исмаил почувствовал себя уязвленным этим напоминанием о Мархе.

– Твоя мать сама сделала выбор, честный и достойный выбор.

– И совершенно ненужный! – Эльхайим злобно взглянул на старика. – Она умерла из-за твоего упрямства!

– Она умерла, потому что ей пришло время умереть. Ее болезнь была неизлечима.

Младший собеседник зло бросил подобранный у ног камень в пустыню.

– Примитивные методы дзенсуннитского лечения и предрассудки не могли, конечно, излечить ее, но любой достойный врач в Арракис-Сити мог что-нибудь сделать. Есть методы лечения разных болезней, есть лекарства с Россака и из других мест. У вас был шанс, и им надо было воспользоваться!

– Марха не хотела пользоваться никакими шансами, – взволнованно ответил Исмаил. Он и сам испытывал безмерное горе, когда она умирала, но она посвятила свою жизнь философии и целям Селима Укротителя Червей. – Для нее это было бы изменой всему, во что она верила, и всему, ради чего жила. Это было бы предательством по отношению к самой себе.

Эльхайим надолго погрузился в горестное задумчивое молчание.

– Твои убеждения такого рода – это лишь часть той пропасти, которая разделяет нас, Исмаил. Ей не было никакой нужды умирать, но ее гордость и твоя приверженность старине убили ее точно так же, как и болезнь.

– Я тоскую по ней не меньше, чем ты. Если бы мы отвезли ее в Арракис-Сити, то, возможно, она пожила бы еще некоторое время на аппаратах для поддержания жизни. Но если бы Марха продала свою душу ради комфорта, то она перестала бы быть женщиной, которую я любил.

– Но она не перестала бы быть моей матерью, – возразил Эльхайим, – а своего отца я никогда не знал.

Исмаил нахмурился.

– Но ты слышал о нем множество историй. Он должен быть знаком тебе до мелочей, так, словно всю жизнь находился рядом с тобой.

– То были лишь легенды и россказни, призванные представить его героем или пророком, или даже богом. Я не верю в этот вздор.

Исмаил нахмурился еще больше.

– Ты должен внимать истине, когда слышишь ее.

– Истине? Отыскать ее труднее, чем отсеять меланж от песка.