Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории

Преподобному охотно жертвовали богатые люди на богоугодные нужды, и теперь Болдинский монастырь владел почти сотней сел и деревень, многочисленными мельницами, охотничьими и бортными угодьями, скотными дворами, рыбными ловлями, держал торговые лавки в Дорогобуже, Вязьме, Смоленске и даже в Москве.

После смерти Герасима настоятелем Свято-Троицкого монастыря стал его любимый ученик Дормидонд. Архимандрит сам тщательно соблюдал установленные при жизни основателя правила монастырского общежития, требовал того же от подчиненных ему монахов.

Приписанные к монастырю крестьяне отдавали треть выращенного ими урожая монастырю. Треть выручки от продажи своей продукции отдавали и три десятка приписанных к монастырю смоленских ремесленника, которые изготавливали седла, сбрую и упряжь для лошадей на продажу.

Зато монастырская братия кормила весь позапрошлый году четыре сотни своих крестьян, которые пострадали от неурожая, а потом дала им безвозмездно семена для посева. В прошлом же году многие крестьяне, жившие неподалеку от смоленской дороги, укрывались в стенах монастыря от нагрянувших за полоном татар, их монахи тоже все время осады поили и кормили.

После решения Стоглавого собора, созванного стараниями Ивана IV при монастыре открыли больничку и школу для окрестных жителей – учили детей читать и писать, счету, основам Закона Божьего.

К Свято-Троицкому монастырю путники подъехали далеко за полночь. Он был обнесен деревянным частоколом с башнями. Петр вылез из саней и стал стучать в окованные железом ворота одной из башен. Он стучал чугунным кольцом, повешенным на дверь вместо ручки. Через некоторое время открылись ставни маленького окошка в надвратной башне, оттуда высунулась лохматая голова монаха и он, заспанным и недовольным голосом, громко просипел:

– Чего надо-то?

– Смоленский наместник князь Дмитрий Иванович Хворостинин пожаловал с людьми. Отворяй ворота! – так же громко крикнул ему в ответ Петр.

Стражник разом проснулся и уже тихим благообразным голосом ответил:

– Сейчас, люди добрые, позову архимандрита. Я без его благословения ворота открыть не могу.

Достаточно быстро ворота отворились, и к гостям навстречу вышел дежурный монах с фонарем. Он освещал дорогу архимандриту – большому, полному мужчине лет пятидесяти, в черной рясе и черной же длинной суконной накидке – палии; на голове у вышедшего иерея был особого рода цилиндрический головной убор со спускавшимися вниз, на плечи, кусками черной материи – клобук, а в руке он держал отделанный слоновьей костью кипарисовый посох и черного дерева четки.

Монах поднял фонарь повыше. Подошедший Хворостинин увидел в его неверном свете излучавшее доброту лицо настоятеля. Специфическая внешность его выдавала принадлежность к литовской народности голядь, но в христианстве не было ни грека, ни иудея, а потому всех православных русский человек воспринимал, как своих.

– Храни Господи, наместник! – поприветствовал князя архимандрит. – Проходи в нашу обитель со своими спутниками – будьте гостями.

– Благодарствую, авва Дормидонд! Мне бы надо с тобой наедине словом перемолвиться, – ответствовал ему Хворостинин.

Путники вошли в обширный монастырский двор, ведя за собой под уздцы лошадей. Хворостинин пошел вслед за настоятелем в его келью, а дежурный монах закрыл ворота и повел остальных в трапезную перекусить.

Келья настоятеля располагалась на дворе монастыря в отдельно стоящем срубе. Войдя в келью, князь заметил, что убранство ее весьма скромно: печь, стол, лавка-кровать, полки с книгами, бюро для чтения и письма. Единственными предметами роскоши были висевшие по стенам иконы в серебряных окладах.

Расположились за столом и сразу приступили к деловому разговору.

– Что привело князя в столь поздний час в нашу обитель? – прямо спросил Дормидонд.

– Промысел Божий, – столь же прямо ответил Дмитрий Иванович.

Князь обстоятельно рассказал настоятелю о том, что Руси грозит новое, невиданное по масштабам нашествие врагов, что царь поручил ему изыскать средства для защиты русского народа, что монах Иллиодор принес ему послание с горы Афон, а также о том, как он пытается выполнить данное ему царем поручение.

Авва слушал князя не перебивая, а когда тот закончил, сам заговорил:

– Татары большая беда. В прошлом году они осадили наш монастырь, и мы насилу отбились от них. Стрелами с горящей паклей татары подожгли нам трапезную и колокольню – они сгорели дотла. Мы трапезную каменную уже достраиваем. Один монастырский детеныш, из сирот, оказался в строительном деле человеком очень искусным. Он поучился немного у мастеровых в Смоленске, что каменные палаты одному боярину ставили, и после этого нам ладное здание возвел с помощниками. Федор Конь его прозывают. А вот колокольню он строить не берется – те смоленские мастеровые храмы строить не умели и его не научили.