Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг.

Согласно его мнению, не было ничего опаснее для дела восстановления Польши, чем русско-французский союз. В этом, без сомнения, есть рациональное зерно, ведь, когда наметилось русско-французское сближение, Бонапарт запретил всякую активную политическую деятельность польских эмигрантов в Париже, а героев польских легионов, оставшихся в рядах французской армии, послал подавлять восстание негров на Сан-Доминго, подальше с глаз.

Чарторыйский считал, что война с Францией вызовет войну и с Пруссией (принимая во внимание прусский документ о готовности воевать, мнение князя было не лишено логики). «Тогда было бы провозглашено Польское королевство под скипетром Александра», – писал Чарторыйский. Молодой магнат, конечно, не говорит об этом в своих мемуарах, но он, похоже, видел не только «скипетр Александра», но и корону нового королевства на своей голове. Таким образом, все его усилия были направлены на то, чтобы любой ценой разжечь в Европе континентальную войну. Все, что сказано здесь, – не домыслы, а черным по белому написано самим князем.

В результате получилось великолепное трио: царь, желавший войны из личной ненависти, его министр, желавший войны, чтобы воссоздать Польское королевство, и посол в Англии Воронцов, желавший войны во имя защиты дорогих его сердцу британских интересов.

В течение долгого времени советские историки, как черт от ладана, бежали от рассмотрения истинных причин создания третьей коалиции. Потому что ясно, если начать поднимать документы, теория превентивной войны, защищающая интересы России, рассыпается как карточный домик. Ни о каких интересах страны ни царь, ни его подручные и не думали. В лучшем случае можно сказать, что они хлопотали о корысти тех представителей российского правящего класса, которые наживались за счет продажи зерна со своих поместий в Англию.

Это ни в коем случае не оправдывает экспансионистскую политику Наполеона, которая стала еще более заметна после провозглашения империи во Франции. Однако, чтобы хоть как-то задеть регионы, где Россия имела свои интересы, Наполеон был бы вынужден разгромить Австрию. Так как габсбургская монархия не собиралась ни в коем случае в одиночку атаковать Францию, никакого повода у Наполеона для того, чтобы вести войну с ней, не было.

А если бы он вдруг ни с того ни с сего напал на нее, у России был бы прекрасный случай показать свою силу. В этой ситуации Австрия целиком и полностью была бы на стороне русских и сражалась бы не «для галочки», потому что ее за уши втягивают в союз, а во всю свою силу. Нет сомнений, что и пруссаки не могли бы в подобной ситуации остаться в стороне. Тогда действительно война была бы не только мотивирована, но и необходима. Это было бы очевидно для каждого простого австрийского, прусского и русского солдата. Подобная война была бы поистине священной и справедливой… но Наполеон не собирался нападать на Австрию, по крайней мере в обозримом будущем.

Как государственный человек, который мыслил интересами своей страны, он никак не мог понять политику Александра. Он не видел выгоды для России в предстоящей войне, и поэтому ему казалось, что царь окружен дурными советниками, что министров подкупает английское золото. Подобную же точку зрения разделяли и многие его сотрудники. Самое интересное, что даже те, кто находился в Петербурге, не могли проникнуть в суть происходящего.

После того как Россия и Франция обменялись жесткими нотами, французский посол Эдувиль покинул Петербург. Его место занял временный поверенный в делах Реневаль, которого в свою очередь сменил консул Лессепс. 12 октября 1804 г., когда создание коалиции шло уже полным ходом, Лессепс написал из Петербурга: «Я считаю, что господин граф фон Гольц, посол Пруссии в России, работает самым серьезным образом над сближением русского и французского дворов. Он часто встречается с князем Чарторыйским и регулярно посылает курьеров в Берлин… Все сходятся на мысли, что эти переговоры предназначены, чтобы восстановить доброе взаимопонимание между двумя самыми могущественными государствами Европы. Надежду на счастливый результат дают намерения императора (!!), который, несмотря на инсинуации проанглийской партии, сопротивляется ее влиянию и отбрасывает все предложения, которые могли бы привести к возникновению континентальной войны (!!)»[280]. Это донесение не просто свидетельство изумительной близорукости французского дипломата, а лишь констатация факта – позицию Александра было невозможно понять с точки зрения рациональной.