Битва веков

Так оно и случилось. Вернувшемуся в удел Андрею собственными руками пришлось сажать жену, дочек и сына на борт своего ушкуя, давать наставления холопам, взятым для охраны от пиратов на море, лихих людей на суше и пущей солидности на месте. Тянуть стало уже невозможно: Пребрана похорошела, повзрослела, и даже жадный до любимых детей Зверев понимал, что ей самая пора собираться под венец.

— Дядюшке шибко не доверяй, — торопливо повторял последние наставления князь. — Больно хитер, как бы не перемудрил. Своим умом его помыслы проверяй!

— Как же ты без серебра? — сокрушалась Полина. — Все отдал, ничего не оставил!

— Отец, неужели без твоего благословения венчаться придется? — не верила дочь.

— Я успею. Я постараюсь успеть, — пообещал князь. — Царю не откажешь… Узнаю, чего ему надобно, управлюсь как смогу быстрее и к тебе примчусь.

Он сжимал ладони Пребраны, целовал Полину и никак не мог решиться отдать последний приказ. Княгиня решилась на это первой:

— Надеюсь, дело государево окажется достаточно важным, чтобы ради него ты такого счастья себя лишил, — сказала она, последний раз прижалась к его губам своими и поднялась на борт ушкуя. Махнула рукой холопам: — Убирайте!

— Я приеду, — еще раз пообещал он, пытаясь догнать по короткому причалу уходящее по течению судно. — Управлюсь с хлопотами царскими и примчусь.

Полина кивнула, прижала платок к глазам. Свободной рукой притянула к себе будущую невесту.

— Если царское дело окажется пустяком, — пробормотал Зверев. — Я все-таки затею качественный православный переворот…

* * *

Как это очень часто происходит, люди, что присутствуют при судьбоносных событиях, не осознают этого, не замечают деталей, не следят за происходящим. Вот так и князь Сакульский, приглашенный на прием по случаю приезда к царскому двору датского принца Магнуса, особо за событиями и людьми не следил. Принц на него никакого впечатления не произвел: худосочный, бледный, как поганка, к тому же наряженный в чулки и пурпуан с пышными рукавами, превращающий гостя в пародию на одуванчик — шарик на тонком стебельке. Принц размахивал перед государем шляпой, что-то лепетал, кланялся, потом, следуя жесту, занял почетное место рядом с Иоанном. Затем в зал был приглашен князь Владимир Старицкий. От него заметно шарахались: прошел слух, что царский повар покаялся, будто его пытались подговорить подсыпать яд в царскую пищу, после чего дьяк Разрядного приказа Малюта Скуратов просил дозволения взять князя для допроса. Но государь не позволил. Однако для личного разговора из волжского удела призвал.

Князь Старицкий на участии в заговорах попадался неоднократно, трижды бывал в немилости, трижды прощался и всего два года назад получил от благодушного Иоанна место для строительства нового дворца в Кремле рядом с царскими палатами. Посему и от этой встречи никто ничего особенного не ожидал. Из всех присутствующих только юный английский путешественник Джером Горсей, жадный до новых впечатлений, навострил уши, когда заподозренный в измене русский принц припал к ногам властелина. Иван не проявил злобы. Он спустился к брату, поднял, обнял его. Князь расплакался, тоже обнял царя, поцеловал его.

— О жестокий брат, — ответил тот со слезами. — Это Иудин поцелуй, ибо мне ведомо все. Всевидящий Господь не тронул его, и я тебя не трону. Делай свое дело!

Князь Владимир Старицкий изменился в лице, отпрянул и буквально бежал из Грановитой палаты.

На следующий день Москву изумило неожиданное известие: князь Владимир Старицкий ночью скончался у себя в опочивальне! Потрясенный государь повелел отпеть его в Михайловском соборе и взял на себя устройство судьбы его близких родственников. Едва усопший был предан земле, как Иоанн на правах опекуна детей его объявил о помолвке дочери князя Старицкого с датским принцем, причем в приданое за ней отдавались все недавно добытые русским мечом Ливонские владения. Царь нашел-таки способ одним ударом разрубить гордиев узел прибалтийской тягомотины: он избавлялся от неудобных владений, делал это с честью, а не позором, и вдобавок в обмен на щедрый дар и брачные узы приобретал в лице датской короны благодарного союзника.

Минул еще месяц, и от государя князю Сакульскому пришло повеление поутру быть готовым в дорогу. С двумя холопами одвуконь Андрей явился на рассвете к Кремлю и за воротами дождался выезжающего в сопровождении пяти сотен опричников Иоанна. Тот явственно высматривал своего верного, но безбожного слугу, увидев, подозвал и произнес:

— Я обещал тебе, княже? Вот и все, мой день настал. Теперь скачем, скачем! Я в таком нетерпении, что с вечера не в силах преломить куска хлеба и питаюсь лишь талою водою. Не отходи от меня, Андрей Васильевич, ни на стремя! Опасаюсь не найти, коли вдруг, может статься, понадобишься…