Битва за Арнем. Крах операции «Маркет – Гарден», или Последняя победа Гитлера

Дежурный унес было его берцы со словами: «Там, куда ты идешь, они не понадобятся». Разъяренный Сэмпсон попытался сползти с носилок, чтобы остановить его, и майор приказал дежурному вернуть ботинки. В палате Сэмпсон видел, как врачи накрывают простынями лица умерших. Но не все пациенты были серьезно ранены. Один немецкий летчик, выпрыгнувший с парашютом из своего самолета, приземлился прямо перед их окном. «Его парашют за что-то зацепился, и он так там и болтался». Двое десантников, ходячие раненые, тут же вышли и забрали у пилота часы и пистолет.

Немецкий летчик был одним из пилотов истребителей, которые напали на Неймеген в середине дня, вызвав панику. Те из горожан, кто остался в городе, решили, что его будут бомбить, как Эйндховен, и ринулись в ближайшее убежище. Истребители расстреляли и «фабрику младенцев». Когда капитан Бестебрёртье пришел туда перевязать раны, доктор сказал ему: «Знаете, что сделали эти немецкие ублюдки? Прилетели и обстреляли больницу, хотя на ней огромный красный крест. И знаете, что я делал, когда они прилетели? Спасал жизнь немцу! Я, еврей!»[945]

После боев за мосты расчищать в Неймегене пришлось немало. Многих поразила одна сцена. На автомобильном мосту со стороны Неймегена лежал мертвый немец, и его окоченевшая рука указывала на дальний берег. На мосту нашли около восьмидесяти мертвых немцев, и «утром, – как записал лейтенант Тони Джонс из Королевских инженеров, – выудили еще очень много пленных, необычайный ассортимент – старые и молодые, эсэсовцы, полиция, вермахт, морпехи, некоторые надменные (правда, ненадолго), – но большинство совершенно потрясенные и сбитые с толку. Захвачены были орудия 88-мм, 50-мм, 37-мм, французский танк, “Шпандау”, пулеметы “Гочкис”, новые винтовки, старые длинноствольные винтовки, длинные штыковые винтовки 1916 года, мины, гранатометы, всевозможные гранаты… Там бы на военный музей хватило»[946].

В самом Неймегене условия были гораздо хуже: почти вся северная часть города выгорела дотла. «Город выглядит ужасно и сильно разрушен», – написал директор концертного зала. «Много сгоревших домов, дороги сплошь в воронках, горы стекла и щебня, вырванные с корнем деревья – невероятно горестное зрелище»[947]. В большом концерт-холле De Vereeniging было разбито более тысячи оконных стекол.

Повсюду вокруг Валькхофа разрушения были, конечно, еще более ужасными: «Хаос развороченных снарядами окопов, клочья обмундирования, засохшие лужи крови, подбитые машины и орудия». Мертвые немцы все еще лежали на улице, некоторых накрыли пальто. По словам одного из очевидцев, американцы молча ходили вокруг. «Один американский десантник ел свой обед из консервной банки рядом с телом немецкого солдата»[948]. Раненых горожан увозили в больницу Святого Канизия, «где оперировали восьмерых, а то и десятерых одновременно»[949]. Жители окрестных деревень, узнав о разрушении Неймегена, делились всем, что имели, особенно продовольствием, чтобы помочь тем, кто потерял все.

Из 540 евреев, живших в Неймегене в 1940 году, четыре года спустя осталось шестьдесят, не больше. Одного из них, Симона ван Праага, спрятал католический священник, и Прааг почти все время провел в темноте, боясь, что его обнаружат или кто-нибудь на него донесет. Оставаться в укрытии, пока бушевала битва и горели дома, было, наверное, ужасно. Едва ли он почувствовал облегчение, когда его мучения закончились и он вышел на свет и увидел разрушенный боями город[950].

Хотя снаряды все еще падали на Неймеген, немцы уже ушли, и на улицах вновь появились триколоры – голландские красно-бело-голубые флаги – и начались чистки. «Шлюхам, что обслуживали немецких оккупантов, – писал Корнелис Ройенс, – стригут портняжными ножницами волосы, заворачивают в полотна с изображениями нацистов и передают в руки городского сброда и профессиональных бездельников»[951]. Мартейн Луис Дейнум тоже видел захваченных в плен членов NSB, и среди них «женщину с портретом Гитлера на шее и с обритой головой»[952]. Многим не нравились такие формы мести, в то время как других, напротив, возмущали попытки англичан вмешаться. «В них нет такой ненависти к немцам, как у нас, – написала одна женщина. – Я им сказала, вам и не представить, какими были для нас эти годы. Они думают, стрижка для спавших с немцами так ужасна, что всякий раз, когда есть возможность, они пытаются ее остановить»[953].