Шервудские рейнджеры-йомены, один из самых эффективных британских бронетанковых полков, обошли Колдстрим[1145]. Они действовали в тесном контакте с 82-й воздушно-десантной дивизией на своем фланге Рейхсвальда. Американские десантники понятия не имели, что такое йомены, но они поняли слово «рейнджеры» и решили, что они – бронетанковый аналог элитных американских войск. Шервудских кавалеристов восхищали боевые качества 82-й дивизии. В битве под Беком лейтенант Стюарт Хиллс увидел, как один десантник «продолжал стрелять, даже когда ему оторвало ногу и руку»[1146]. Командиру Шервудских рейнджеров подполковнику Стэнли Кристоферсону очень нравился генерал Джеймс Гэвин, он считал его десантников лучшими пехотинцами из тех, с кем ему довелось сражаться плечом к плечу: «крепкие, храбрые, веселые». Но «возможно, в некоторых случаях, – писал Кристоферсон в дневнике, – они были слишком жесткими, особенно в обращении с пленными, которых брали редко. Никогда не забуду, как десантники ехали на джипе, прикрепив спереди голову немца, насаженную на стальной кол. Это зрелище преследует меня до сих пор»[1147].
Британские десантники в Остербеке тоже могли быть жесткими. 23 сентября раненый офицер 1-го парашютно-десантного батальона лежал в медпункте недалеко от гостиницы «Тафельберг». «Рядом со мной был один из наших, ему оторвало пальцы, и он хладнокровно курил, держа сигарету окровавленными обрубками. Истинный десантник, подумал я, хоть картину пиши»[1148]. Табак тогда был уже главной заботой. «Еды почти не осталось, – писал один авианаводчик в тот день. – Сегодня за весь день я съел пару галет и капельку джема. Пришлось сунуться в аварийный паек»[1149].
Несмотря на сильный дождь на рассвете, битва не прекращалась ни на мгновение. «07.00. Ужасный минометный обстрел, – отметил лейтенант Стивенсон из разведроты. – Подошли САУ и начали методично разрушать каждый дом, где можно укрыться. Все это время в подвалах почти каждого дома сидели мирные голландцы, женщины и дети, застигнутые боем. К этому моменту мы уже потеряли счет времени. Все больше самоходных орудий, все больше артогня»[1150]. Бригадир Хикс, не склонный к преувеличениям, описал обстрел Остербека как «самый ужасный и самый адский из всех, что он когда-либо переживал, в том числе обстрелы в окопах Первой мировой»[1151].
Участились случаи психологических срывов, их не избежали даже смелые. Пилот планера вспоминал, как один боец заперся в сарае возле церкви Остербека и начал палить вокруг себя из «Стэна», крича: «Вот вам, ублюдки!»[1152] В конце концов он покончил с собой. Физическое истощение, вспоминал позднее один капитан, достигло такого уровня, «что лучше бы нас поубивали»[1153].
«Мои парни в основном в порядке, – записал в дневнике майор Блэквуд. – Хотя было два случая военного невроза: один крепкий боец, проснувшись в окопе, увидел у себя на коленях отрезанную голову друга». В церкви Остербека съели немного сухпайков, к ним добавили двух ангорских кроликов, которых добыл сержант. «Мы усмехались, глядя на свою грязную щетину в зеркальце. Артиллеристы использовали церковь как н[аблюдательный] п[ост], и сообразительные гунны подвели 88-мм пушки, чтобы нас достать. Один из снарядов испортил рагу из кролика. Пришлось отказаться от церкви. Крыша рухнула. Засели в окопах, рядом британские 75-мм пушки. Вся земля вокруг наших окопов изрыта воронками, а между нами и рекой – убитые коровы и аккуратно так выпотрошенная лошадь»[1154].
Безжалостная решимость эсэсовцев снова подтвердилась. Голландский инженер по фамилии де Сут увидел десяток немецких солдат, поднявших руки, под охраной четырех британских десантников. Вдруг грянул взрыв – оказалось, немец бросил в них гранату за то, что сдались.
Майор Пауэлл из 156-го парашютно-десантного батальона размышлял над тем, что на нем полно блох – штаб их батальона устроили в курятнике. Он ожидал, что периметр прорвут в любую минуту, но немцы полагались на свои танки и САУ и разрушали дома по всей округе. В тот день было меньше поддержки со стороны 64-го Среднего полка. Они могли выполнить лишь двадцать пять огневых задач. Теперь, когда немцы перерезали пути снабжения 30-го корпуса, стала тревожить нехватка снарядов, их собственная дивизия тоже просила поддержки[1155]. Кое-кто из солдат повышал себе настроение по старинке, напевая «Лили Марлен» или слушая пластинки. Один австрийский солдат утверждал, что, когда их пластинка заканчивалась, британцы кричали: «Фриц, давай еще!» А немцы кричали: «Томми, музыку!» – когда замолкали пластинки у британцев[1156].