Битва за Берлин последнего штрафного батальона

Творилось непредставимое. Стреляло все, что могло стрелять. Выжившие артиллеристы, не желающие сидеть без дела (в слепой зоне особо не постреляешь), подтаскивали уцелевшие орудия к берегу канала, устанавливали их под плотным огнем противника, били в упор. Никто из бойцов штрафного батальона не покинул траншею. Боеприпасов пока хватало, выдержки – тоже.

Но немцы шли под проливным огнем. Передовые шеренги уже переправились на западный берег, с воплями бросились вперед, падали, не добегая нескольких метров до окопов. Эти считаные метры превратились для них в каменную скалу. Валились убитые, вопили луженые глотки, безостановочно строчили пулеметы. Максим уже не различал лиц врагов – все они слились в одно – усредненное, обезличенное мировое зло, которое нужно убивать, рвать зубами, голыми руками…

На позиции третьей роты прорвались лишь несколько человек, остальных отсекли огнем и уничтожили. Этих нескольких немцев встретили с распростертыми объятиями – бойцы истосковались по хорошей рукопашной. Взмыли саперные лопатки, и за несколько секунд тела эсэсовцев превратились в требуху. С лопатки Максима стекала кровь, его шатало, донимала нестерпимая жажда, он плохо соображал, но почему-то с каждой минутой все крепче верил в то, что сегодня его не убьют…

– Держаться, товарищи офицеры, держаться! – разносился над полем брани дрожащий вопль замполита.

– Как только ситуация напоминает критическую, так сразу «товарищи офицеры»… – ухмылялся запыхавшийся в рукопашной Борька. – А как все в порядке, так «товарищи солдаты».

Держалась третья штрафная рота, вынуждая остатки пехоты отступать к воде и снова переходить канал – убежали, впрочем, немногие. Держалась вторая рота, усиленная дополнительными пулеметами. Лишь на левом фланге, где первая рота понесла большие потери, озверевшим эсэсовцам удалось достичь траншеи, и вспыхнула яростная потасовка. Фашисты наседали, штрафников становилось все меньше, но дрались они, как берсеркеры.

– Артиллерия, стреляйте по нам! – вопили солдаты. – Чего вы смотрите, стреляйте!

– Пчелкин, вашу мать, командуйте! – тряс кулаками окровавленный и оборванный замполит Кузин. – Вам особое приглашение требуется?! По трибуналу соскучились?! А ну, немедленно – пушки на прямую наводку!

Пчелкин, раненный в плечо, не мог открыть огонь по своим, кусал губы, решал мучительную дилемму, потом, хрипло выдохнув, махнул рукой: «Разворачивай орудия!»

Позиции первой роты распахало взрывами, а когда развеялась пыль, стало ясно, что даже отступать там некому…

Несколько часов израненный, истекающий кровью батальон вел неравный бой с наседающим противником. Шесть раз эсэсовцы переходили в атаку – и каждый раз откатывались, не выдерживая огня обороняющихся. Повсюду валялись убитые солдаты, дымились коробы подбитых танков. Удушливый дым, «душистые» дизельные ароматы, вонь жженой плоти – было трудно дышать.

После пятой атаки у штрафников начали заканчиваться боеприпасы. Люди спускались к берегу, забирали автоматы и патроны у мертвых эсэсовцев, перебирались на восточный берег, снимали пулеметы с брони подбитых танков…

В два часа пополудни с юго-западного направления подошли танки 8-й бригады 1-й танковой армии Рыбалко – двумя часами ранее они покинули отбитый у немцев район Шветтин и догоняли рвущуюся к Берлину армию. Танкисты полковника Колпакова с ходу вступили в бой и оттеснили измотанных эсэсовцев к болоту, где и задали им качественную трепку. Дивизия СС «30 января» практически прекратила существовать, развалившись на несколько немногочисленных групп. Прорваться на этом участке 9-я армия Буссе не смогла, откатилась в глубь «котла» и теперь предпринимала судорожные попытки вырваться из окружения в западном направлении, что к батальону штрафников уже не имело никакого отношения…

Танки полковника Колпакова выезжали к безымянной высоте у Ригитцканала, танкисты выбирались на броню, с каким-то священным ужасом разглядывали последствия мясорубки и снулые силуэты выживших, блуждающие по перерытым позициям. За пять часов тяжелого боя в батальоне майора Трофимова погибло двести двадцать человек, восемьдесят пять были тяжело ранены и вряд ли могли когда-нибудь вернуться в строй. Погиб комбат, погибли все до единого командиры рот, батальонный оперуполномоченный контрразведки СМЕРШ, замполиты второй и третьей рот, четверо командиров взводов, санитарка Тамарочка… Троих офицеров отправили в госпиталь в тяжелом состоянии. В строю осталось меньше двухсот солдат, замполит Кузин, лейтенанты Черемушкин и Лодырев. В усиленной батарее старшего лейтенанта Пчелкина уцелело единственное орудие и два снаряда, которые артиллеристы не успели выпустить по врагу. Выжили двенадцать артиллеристов и лично Пчелкин. Раненный во все конечности, он сопротивлялся, когда его укладывали на носилки. Теряющий связь с реальностью, он рвался в бой, был уверен, что и дальше сможет командовать своими солдатами…

Гренадерские полки 32-й добровольческой дивизии СС потеряли в этом бою не меньше полутора тысяч солдат, больше двадцати танков – то есть практически всех, кто мог воевать.